Я не сдержался и ударил его с размаху. Звягинцев повалился как сноп. Я увидел его лежащим, с окровавленным ртом. То ли я выбил ему зуб или рассек губу, то ли он ударился лицом о камень при падении. И в том, и в другом случае я, наверное, малость переборщил. Придется, конечно, отвечать. Но если бы все повторилось сначала, я не могу с уверенностью сказать, что в следующий раз поступил бы иначе. Звягинцев, прийдя в себя, стал на ноги. Из рассеченной верхней губы сочилась кровь. Редкими каплями она пятнала рабочую блузу. Не зажимая поврежденной губы, Семен размазывал кровь по лицу и истошно кричал:
— Вот как дружки издеваются над человеком! Один — наряды, а другой — по морде. Но ничего, найдем и на вас управу, липовые комсомольцы.
К Звягинцеву подбежали Демидченко, Музыченко и Танчук.
— Кто это тебя так? — спросил командир.
— Твой дружок! — продолжал кричать Звягинцев. — Кто же еще. Я знаю — вы сговорились, чтоб человека доконать.
— Прекратите истерику! — крикнул Демидченко, после чего обратился ко мне. — Краснофлотец Нагорный, за что вы избили Звягинцева?
— Не избил, а ударил.
— Это одно и то же.
— Нет, не одно и то же.
— Не пререкаться! — закричал командир.
Я умолк. В этой ситуации бесполезно что-либо доказывать Демидченко.
— Я спрашиваю, за что вы избили Звягинцева?
Во мне начал нарастать глухой протест. «Ожидать от тебя справедливого решения, — подумал я, — все равно, что надеяться: Звягинцев признает свой подлый поступок. Ведь сказано же: не избил, а ударил. Нет же, продолжает настаивать на своем. Ну что ж, настаивай. Я буду молчать».
— Ладно, не избили. За что ударили Звягинцева?
— Он знает за что.
— Он, может, и знает. Но я не знаю.
— Можете меня наказывать, товарищ старшина второй статьи, но этого я не скажу. Это — личное.
— За хулиганскую выходку, — продолжал распекать меня Демидченко, — вы заслуживаете наказания, которое может объявить только старший командир. А может, и в трибунал. Об этом происшествии будет доложено командиру взвода рапортом.
«Тут уж ты своего не упустишь, — подумал я. — Тут уж ты постараешься упечь меня туда, куда даже Макар не гонял пасти телят».
Демидченко понял, что объяснения от меня он не добьется, и поэтому обратился к Семену: