Предания о самураях

Тем временем Сукэсигэ со своей компанией достиг вершины холма. Как раз когда они там остановились, появился слабый свет, а потом всю долину внизу залила вспышка пламени, охватившего здание дворца. В спешке Сукэсигэ направился на юг мимо каменной плиты Тосимото, чтобы выйти на дорогу, ведущую к Фудзисаве. Но в этот момент из тени вышел отряд численностью около тридцати человек и перегородил им путь. Кто бы это мог быть? Их возглавлял молодой человек лет двадцати пяти или меньше, выглядевший ужасно: был он коренастым и черным. Он носил пурпурную кирасу, прикрывавшую живот. Своей алебардой, украшенной серебряными кольцами, он вращал вокруг головы, обмотанной повязкой (хатимаки), как будто специально для боя. Плащ из дамаста на плечах служил свидетельством его верховенства в шайке, так как иначе он ничем не отличался бы от простого носильщика (нинсоку). Сукэсигэ этого главаря банды не знал. Ведь это была территория Камакуры, а не дикие горные просторы. Он двинулся вперед в расчете на спокойный проезд: «Подозреваю некую ошибку. Попробую все объяснить: мы путники, направляемся в Хаконэ. Прошу уступить нам дорогу». Главарь грубо расхохотался: «Идза! Сукэсигэ-доно так просто не уходит от возмездия. У Ясукуни и Ясуцугу не настолько много ума, чтобы просто так им разбрасываться. Сабуро Ясухару тоже не такой уж глупец. Он учел, что вы попытаетесь сбежать. Так что ваша карта бита. Прояви благоразумие и сам подставь свою голову». Сукэсигэ сразу же принял нужное решение. Он слышал об этом человеке от Тэрутэ. Наш самурай шепнул распоряжение, и Казама, отвечавший за безопасность женщин, скрылся в лесу слева от дороги. Они должны были действовать строго в соответствии с распоряжениями Тэрутэ, знакомой с местностью. После этого Сукэсигэ, вытаскивая из ножен меч, поскакал на разбойников. При нынешнем раскладе в семь человек против тридцати исход битвы однозначно определить было сложно. Кэраи Ёкоямы обступили Оникагэ в ожидании удобного момента, чтобы стащить всадника со спины и покончить с ним навсегда. Сопротивление рото Огури постепенно спадало из-за ухудшения их физического состояния под влиянием отравы, которая начала действовать. Даже Икэно Сёдзи чувствовал себя не намного крепче остальных полудюжины человек. Вырвав в лесу ствол кедра, он без особого труда смел нападавших как мух. Исход схватки могли решить упорством и численным превосходством. Но решил его конь Оникагэ. На пирушку его не пригласили. Кусаясь, лягаясь, бросаясь всем телом на врага с горящими глазами и раздувающимися от азарта ноздрями, мощный конь расчистил пространство вокруг себя. Кэраи Ёкоямы вытащили стрелы и попытали счастья с их применением. Тут с тыла зашли братья Казама, посланные для спасения своих товарищей по распоряжению Тэрутэ. Когда негодяи бросились бежать домой, их встретили представители Катаока, спускавшиеся с Кэхайдзаки по мере своего отхода. Они последовали за рассудительным Сабуро в лес и торопливо полезли на заросший лесом южный склон.

Сами Огури, господин и слуги, находились все вместе и в безопасности, однако силы покидали их. А где же находились женщины? Казама Дзиро ответил так: «Они недалеко – у колодца Дзэни-араи.[44] По распоряжению ее светлости мы пришли на выручку нашего господина». – «Их мы выручим, а потом отойдем к Фудзисаве». Все преодолели холм по тропе, которой пользовались вороватые кэраи Ёкоямы. Приблизившись к гроту, посвященному Бэнтэн, они ворвались в него, причем Сукэсигэ был первым. В темноте огромной пещеры следов или звуков пребывания живого человека разобрать не получалось. Звезды и луна бросали неясный свет в центр помещения через отверстие в своде грота. Сёдзи запнулся о тело человека, лежащего в темном углу рядом с колодцем перед алтарем богини Бэнтэн. «Ах! Сёдзи в чем-то намочил руки, – понюхал их. – Кровь! Мой господин, здесь что-то совсем не так». Он поднял обнаруженное тело и перенес его к входу в грот. Это была Таматэ с перерезанным от уха до уха горлом. Ни малейшего следа женщины помоложе нигде найти не удалось. Сёдзи вернулся к телу своей матери и остановился, закрыв лицо руками. Все слуги его жалели. В глазах у них стояли слезы, так все остро переживали кончину товарища, доказавшего абсолютную преданность их делу. Сукэсигэ сказал: «Преступление достойное последнего труса! Только трус решится воевать с женщинами! Похоже, Тэрутэ и Каору насильно увели слуги Ёкоямы. Что ждет их теперь?!» Господин и его слуги, взявшись за рукояти мечей, одновременно двинулись к выходу из пещеры. Их остановил сам Икэно Сёдзи, выступивший со здравым предложением. Он преклонили колено перед Сукэсигэ: «Прошу вас, мой господин, подумать о ненадежности предприятия такого рода. Нам неизвестно, увели ли ее светлость в ясики Ёкоямы. Штурм – это одно дело, а оборона – совсем другое. Обороняющиеся заранее предупреждены о возможном нападении да к тому же находятся в самом городе Камакуре! Послушайте совета Сёнина. Снизойдите до того, чтобы последовать за ним». Сукэсигэ мягко положил руку на плечо своего самурая: «Даже в минуту скорби Сёдзи демонстрирует сдержанность. Всем понятно твое желание мести, когда перед тобой лежит родное тело. Да будет так». Потом при неровном свете из сосновых факелов они выкопали могилу и положили в нее тело Таматэ. Стоя перед ней, мужчины сложили ладони и произнесли нэмбуцу. Обозначив место захоронения с помощью кедра, вырванного с корнем Сёдзи, они продолжили свой путь в Тотакусан Фудзисавы.

В пять часов утра Огури, господин и слуги, вошли в ограду замка Югё. Привязав Оникагэ к дереву Итё перед хондо, поручив своих рото заботам священников, так как многие из них остро нуждались в ней, Сукэсигэ поспешил на беседу с Дзёа Сёнином.[45] Со слезами на глазах он поведал о событиях, волей которых он попал на этот ужасный перевал, и попросил у хозяина содействия. Дзёа быстро выслушал подробности. «Мужчинам большой опасности не угрожает. Упомянутое противоядие считается весьма мощным при отравлении многими ядами. Не вызывает сомнений то, что в случае с намбан-доку оно тоже помогает. Сливовых деревьев в храме Тотакусан растет больше, чем в самом Хатимангу. Следовательно, умэбоси в буфете должен находиться в избытке. Что же касается жаб и лягушек, только глухому не дано убедиться в их наличии». Вызвав послушника, он дал ему указания по приготовлению нужного снадобья. Всех рото привели в тыльную часть хондо, (главного зала) как самое надежное укрытие от посторонних глаз, и разместили там. После этого Дзёа Сёнин переговорил с Сукэсигэ: «Под присмотром моих священников эти люди будут в полной безопасности. Только вот помочь Тэрутэ мы не в силах. Гадать о том, жива ли она, смысла не вижу. Скорее всего, ее тело покоится на дне какого-нибудь пруда в Катасэгаве или в морской пучине. Быть может, ее стережет Сёгэн. Но и тут что-то поделать Сукэсигэ бессилен. Зная о ее верности и непорочности, любви и готовности к самопожертвованию, о том, что живет она безупречно, трудно себе представить, будто Каннон откажет ей в милости в следующем перевоплощении, если уже не в нынешнем. Ваш Дзёа наделен правом проведения расследований и установления истины. Прояви терпение. Для Сукэсигэ выгоднее всего покинуть эти места. Отправляйся к Яхаги в провинцию Микава. Там попроси совета у своих родственников из клана Асукэ. Тем самым со временем можно будет восстановить репутацию дома Огури. Прошу поступать таким образом, как я советую». Полученный совет представлялся полезным, его автор внушал доверие. На следующий день Сукэсигэ оседлал Оникагэ и поскакал в западном направлении.

Глава 12

Рото Огури

Храм Сёдзёкодзи, или Тотакусан Фудзисавы, тогда, как и сейчас, считался в Японии одним из самых влиятельных учре ждений. Дзи-сю (секту Дзи) создал во второй половине XIII столетия Иппэн Сёнин (Оти Митихидэ). Именно он, когда в 7 лет расстался с пеленками, показал ту свою сомнительную скороспелость подданного Японии и вступил на путь познания теологии, начинавшейся с доктрин Тэндай в Кайкёдзи Токутияма на территории Иё. При этом он занимался учениями тайного и всем понятного Сингона (в основном обереги и абсурды), Дзёдо и нэмбуцу. В конечном счете он основал собственную единственную в своем роде секту для проповеди завещанного Буддой «Колеса закона». В четвертом поколении от этого момента знаменитый Донкай Сёнин здесь, в Фудзисаве, заложил фундамент главного храма этой секты. Шире всего его знают как Югёдеру (храм бродячего прелата). Такое название прижилось благодаря его редкому смотрителю по имени Югё Сёнин, постоянно бродившему из провинции в провинцию с проповедью постулатов своей секты, демонстрацией чудес, когда для этого предоставляется случай. И при этом с завидным беспристрастием он посещал монастыри своей секты и других сект, приверженцы которых следовали заповедям Будды. Когда приближается смерть, огромный деревянный лотос, установленный перед Хондо, или главным храмом в Фудзисаве, закрывает свои лепестки. При явлении такого чуда и получении соответствующего знака их передают дальше, и святой проповедник возвращается в свой храм, чтобы осуществить переход их нынешнего воплощения, как правило успешного, в состояние нирваны. В этом заключается великая святость таких людей. По поводу данного храма и его жрецов ходит вот такая байка.

В древние времена одного из этих первых Сёнинов,[46] то есть некоего состоятельного проповедника, когда он находился в своем семейном кругу, было замечено, что каждый день в хондо приходила молиться очень красивая дама. Она целомудренно не поднимала от земли свой серьезный взгляд. Перед алтарем она склоняла в молитве свой тонкий стан. Ее дзукин (мантилья) покрывала голову и плечи, открытым оставалось только лишь красивое овальное лицо. В храмовой копилке она всегда оставляла весомые пожертвования. Ежедневно наш состоятельный Сёнин раздавал ревностным прихожанам Сёммай-доси-но Мёдзё (тысяча поклонов) обереги, дарующие здоровье и счастье в этом мире, а также в предстоящем. Он неизменно улыбался этой даме и пропускал ее протянутые руки. Однако она отличалась настойчивостью и большим раскаянием по поводу ее прегрешения. В конечном счете Сёнин смилостивился, и в руки искренне кающейся грешницы перешел долгожданный оберег. Прихожане и среди них эта дама покинули храм, унося в душе благоговение перед самим местом и его священником. Сам Сёнин на долгое время погрузился в глубокие размышления. Рядом с ним терпеливо и почтительно сидел дежурный послушник (дэси). Сёнин поднял голову, чтобы обратиться к нему. «Иди-ка ты на гору, что позади нашего храма. Там отыщешь умирающую лисицу. По возвращении все мне расскажешь». Увы! То ли Сёнин тронулся рассудком, то ли он просто «его покинул», но только несколько веков спустя этого послушника нашли в далеких землях варваров. Однако на месте буддистского послушника слугам полагается подчиняться, а не задавать вопросы. Поднявшись на ноги и попрощавшись, послушник обошел Сёнина справа и отправился выполнять назначенное ему поручение. К своему удивлению, на горе позади храма он нашел умирающую лисицу; в пасти она крепко сжимала известную нам мёдзё. Гонимый страхом, он поспешил в храм, чтобы все рассказать своему почтенному наставнику. Сёнин сказал: «Та красивая дама, постоянно и искренне приходившая на молитву, и есть та самая лисица. Совершенно определенно в следующей жизни ей даруется возможность родиться в человеческом обличье. Велико милосердие и грандиозны дела нашего Будды! Собери послушников, идите и выройте могилу для тела лисицы на склоне горы». Послушники все так и сделали, а с того дня в эпосе храма остается данная легенда, хотя точное место Кицунэ-дзука (холма над захоронением лисицы) в наше время духовного вырождения надежно позабыто. В любом случае у просторного кладбища на горе за Югёдзи было единственное в своем роде начало.

Такой вот степени достигала святость этих благородных людей, что своей молитвой они могли зверя заставить родиться в облике человека. Исключительным авторитетом среди прихожан пользовался Сёнин Дзёа. На его долю в молодости выпало духовное руководство со стороны принца Мотиудзи; а дальше – причисление к последователям Будды. В отношениях с людьми он теперь вызывал одну только благосклонность. Когда храм Огури объяло пламя, когда Огури Хёмондзё Сигэфуса из молодежного крыла, вовлеченного в разрушение дома, вспорол себе живот, испугавшись мести, а войско врага уже приближалось к его владениям в Мусаси, Дзёа не проявил ни малейшего признака злости или участия в делах этого мира. На лукавое замечание некоего льстеца, ищущего благосклонности, о том, что Сёнин располагает способностью по «предоставлению мертвым счастливого пропуска к следующему перевоплощению и жизни вопреки их недобрым желаниям», наш достойный епископ ответил так: «Дзёа покинул все три мира.[47] Собственная карма человека вырабатывается через его практические поступки, и изменить это не дано никому. Путь Будды (Буцудо) расходится с путем буси (Бусидо). Роль Дзёа состоит в том, чтобы помогать несчастным людям. На этом его миссия заканчивается». Принц Мотиудзи, несколько озадаченный раздражением сво его учителя, свято верил в возможность такого вот полного соединения всей мирской жизни. Иссики Акихидэ, отправлявшийся в свой новый завоевательный поход на Хитати, углубился в сложные размышления. Он становился все более осведомленным человеком. Наш торопливый царедворец удостоился неодобрительного взгляда со стороны принца, тем самым – ото всех присутствующих. Домой он отправился, угнетаемый тяжкими сомнениями: прикажут ли ему последовать примеру Сигэфусы?

С прибытием рото Огури Дзёа Сёнин сразу же энергично взялся за дело. Пока этим людям давали лекарства и прочищали им кишечники, он приказал своим монахам во дворе храма сложить огромный костер. Потом собрали все имеющиеся волосы и сложили их в одну кучу. Количество волос оказалось значительным, так как женщины обычно предлагали их в качестве подношения. Ведь женщины были слишком бедными, чтобы жертвовать храму что-то еще, поэтому в ряде случаев в религиозном порыве они жертвовали самое ценное, что имели. Таким образом, за многие годы такого рода пожертвований скопилась масса. Все было готово, и Сёнин выжидал подходящего момента. Восстановление здоровья его пациентов шло стремительно. Самым тяжелым больным оказался сам Сёдзи, принявший дозу отравы больше остальных. Однако после рвоты, прочистки организма, употребления рисовой каши, а также обильного питания к концу второго дня все они чувствовали себя прекрасно, то есть как обычно. Внешне они выглядели устрашающе, силища так и перла в поисках выхода, к тому же появился неудержимый кураж. Тем временем оправдывались опасения и тревожные ожидания Сёнина. Его усилия по расследованию дела принесли плоды. Он узнал и передал своим гостям, чтобы те сообщили своему господину информацию о том, что Тэрутэ и Каору увели кэраи Ёкоямы и теперь их держали под неусыпным надзором братьев Томимаруя. Священники Кайдзодзи могли бы поведать ему много интересного. Для них самих пока что ничего сделать не представлялось возможным. Сабуро после своего возвращения доложил Сёгэну о встрече и сражении с Сукэсигэ. Сёгэн сказал: «Нельзя было просто так отпускать его в бега. Совершенно определенно он искал прибежища у Сёнина Дзёа. И этот факт совсем легко проверить». В разговор вступил Ясуцугу, вошедший в этот момент в залу: «Легче, чем кое-кто думает. Сёнин уже докладывает о прибытии и отравлении воинов Огури, господина и его ближайших слуг. Обо всем этом говорят в городе. Ему передали тела для погребения по указанию принца, который совсем не обрадовался тому, как они распростились с жизнью, но ничего не собирается предпринимать». – «Свидетели опередили сплетников, – поучительно произнес Сёгэн. – Сабуро, возьми-ка с собой пятьдесят человек, отправляйся в Югёдеру и добудь там доказательства их смерти».

Так случилось, что на третий день после полудня Сабуро Ясухару появился в окрестностях храма во главе отряда из пятидесяти человек. Ему повезло в том, что десяток мужчин в хондо ничего не знали о его прибытии; Сабуро только подозревал об их присутствии, но все-таки решил проявить обходительность. Дзёа Сёнин на него рассчитывал. Предупрежденный о его приближении, он встретил гостя во главе своих монахов. Пение псалмов зазвучало громче, закачались кадильницы, псаломщики поднесли связки надгробных досок (сотоба). В момент, когда Сабуро объявлял о цели своего прибытия, Дзёа был полностью поглощен соборованием. «Увы! Эти жестокие люди на самом деле искали прибежища здесь, отдаваясь в руки будды. Но вопреки лелеемой ими надежде все они умерли и отошли к Хозяину Лотоса. В настоящее время для них пишутся бирки, чтобы положить их в помещение для мемориальных дощечек (Сэкии-но Ма). Теперь нам предстоит изгнание их недобрых и мятежных духов. Тем самым мы подарим успокоение их злым намерениям, и они найдут себе пристанище на лотосе. Насилие порождает насилие. Кара постигнет их уже в нынешнем воплощении. Вы, милостивый государь, прибыли как раз вовремя, чтобы возглавить нашу процессию. Погребальный костер уже подожгли. Когда его жар покинет белые кости, мы их соберем и предадим земле со всеми положенными почестями. Прошу выйти перед нашим хором». Сабуро полностью поверил в истинность происходящего. Как раз за этим он и приехал: проводить покойников. Со всем положенным лицемерием он спешился и со своими рото присоединился к процессии, бредущей к пылающему погребальному костру. Дзёа подводил их с наветренной стороны. Он со своими монахами с помощью вееров гнали смрад от горящих трупов в лица Ёкоямы, господина и слуг. То был смрад сильнее любой вони: смрад горящих волос, причем волос давно слежавшихся, и масла для волос. Сабуро вдохнул дыма и закашлялся. Его молитва перемежалась ругательствами и неучтивыми выражениями. Дзёа тоже молился: «Эти мужчины были людьми войны, войны кровавой; эти мужчины отдались Шести Страстям и Сотне Пороков. Когда-то их имена носила плоть, а теперь они превратились в тлен. Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу! Бесчисленные призраки ада и моря, призрачные существа порока, тотчас вступающие на Путь Будды, чтобы обрести Нирвану и прощение за свершения человеческие. Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу!» – «Наму Амида Буцу!» – повторяли нараспев монахи, добросовестно обмахивая веерами всех – себя и представителей Ёкоямы. «Наму Амида Буцу!» – простонали и закашлялись эти негодяи. «Нан то кусай на (Как же они смердят)!» – вполголоса стонал Сабуро. Благо служба подошла к концу, причем обошлось без нежелательного вмешательства случая. Сёнин, чтобы увести Сабуро из хондо и от беды, обратился к нему с любезным предложением перекусить и освежиться в зале настоятеля храма. Сабуро, теперь уже убедившемуся в смерти врага, хотелось снова увидеть Камакуру. Однако вежливое обращение хозяина храма и желание избавиться от смрада, застоявшегося в горле и в носу, убедило его принять предложение. Он отпустил половину своей свиты. С остальными слугами он мог бы покрыть верхом короткое расстояние до города. Его люди не стали даром терять времени и сразу же выполнили распоряжения своего господина.

Тем временем злой рок выпал на долю молоденького и безмозглого псаломщика по имени Тинами, который решил, будто рото Огури следует предупредить о грозящей им опасности. Итак, он влетел с тыльной стороны в хондо. Здесь они занимались подготовкой к тому, чтобы с наступлением ночи отправиться в западном направлении. Этот птенец разом выпалил следующее: «Ах, милостивые государи! В ваших делах наметился весьма скверный оборот. Сюда из Камакуры прибыл Сабуро-доно с пятьюдесятью всадниками, чтобы схватить вас. Молитесь Будде, чтобы он даровал вам другое обличье, превратил вас в лисицу, барсука или змею. Владыке всей нашей Вселенной доступны любые чудеса». Сёдзи, полировавший свой меч, поднял голову. Глаза на мертвенно-бледном его лице блеснули, как два солнца. Не проронив ни слова, он вышел наружу и спрыгнул с перил на землю. Хёсукэ позвал его: «Сёдзи! Сёдзи! Ты испортишь все дело и напрасно подвергнешь Сёнина опасности». Но Сёдзи его не слушал. Ничего не оставалось делать, кроме как прихватить свое оружие и последовать за ним. Сабуро уже проезжал перед фасадом хондо, когда на его пути появился гигант с всклоченными волосами, напоминавшими гриву льва, и синим, трупного цвета от перенесенного отравления, лицом. «Ах ты, злодей! Вместо еды моему господину предложили отраву, и таким подлым способом вы попытались отправить его в мир иной. А своим ножом вы перерезали горло беззащитной женщине! Но Эмма-О в аду был непреклонен. Где голова Ёкоямы Сабуро? Возвращайтесь на Землю, ребята. Вот с этим в руках вы должны предстать перед судом. Требуется принести жертву к Желтому фонтану. Ваша банда еще не совсем в сборе. Так говорил наш Царь. Презренный, покажи свою голову!» Дзёа Сёнин пришел в ужас. Как предотвратить такую катастрофу? Он заговорил: «Какое видение явилось нашему взору! Прочь пошел, призрак! Наш Дзёа уже провел изгнание нечистой силы по полному чину. Твое присутствие на поверхности Земли никто больше терпеть не будет. Убирайся прочь!» И он говорил очень серьезно. Вот бы эти рото Огури находились в Тотоми или в Дэве, а то и где-нибудь, но не в Фудзисаве! Принесло же к нему этих безрассудных и опрометчивых людей! Обмануть Сабуро не получилось. Он горько рассмеялся. «Ах! Наш Сёнин оказался таким обходительным человеком! Однако серьезными вещами так не занимаются. Эти люди отрыто заявляют о своем присутствии. Схватите и свяжите их!»

Говорить все это было легко, да выполнить сложно. Сабуро высказывался храбро потому, что представители Огури находились между ним самим и воротами в высокой стене, огораживающей внутренний двор. Соотношение сил два к одному служило не в их пользу. Противники вытащили мечи. Священнослужители разбежались во все стороны. И тут же без промедления началось сражение. В бою против этих отборных самураев шансов на благоприятный исход у кэраи Ёкоямы оставалось немного. Притом что лица противника напоминали маски покойников, лишенных силы, их собственные устремления истощались страхом, напавшим на них после слов Сёдзи. Разве эти мужчины на самом деле не вернулись к жизни из потустороннего мира? Подавляющее их большинство в скором времени пало под меткими ударами врага. Только лишь двое из них сбежало в сторону Камакуры, воспользовавшись суматохой схватки. Хёсукэ и его сторонники уважительно отошли в сторону, чтобы состоялась дуэль между Икэно Сёдзи и Ёкоямой Ясухару. Размахивая своей алебардой, Ясухару поскакал на соперника, чтобы сразить его наповал. Сёдзи яростным рыком продемонстрировал свою радость от участия в сражении. «Ах! Отрава оказалась совсем не опасным оружием, другое дело сталь на поле брани. Но для труса смерть в бою слишком хороша». Он вложил свой меч обратно в ножны. Потом ловко уклонился от наскока всадника. Подхватив ближайший к нему надгробный камень, когда Сабуро снова повернулся к нему лицом, чтобы повторить атаку, Икэно Сёдзи бросил огромный камень в противника. Выставленное Сабуро оружие сломалось, как тростинка. Сбитый тяжелым камнем Сабуро грохнулся оземь, забрызгав все вокруг своей кровью и мозгами. Какое-то время конечности его еще шевелились, придавленные камнем. Но потом тело воина застыло.

Дзёа медленно вышел вперед. Перед ним распростерлись рото. Хёсукэ произнес: «Ваше преподобие, мы совершили поспешный и необдуманный поступок. Нам ничего иного не остается. Свяжите нас всех вместе и отправьте пленниками в Камакуру. Такой будет наша робкая просьба. Таким точно должно быть распоряжение нашего уважаемого господина. Прошу отдать такое распоряжение. Мы с радостью предоставим свои конечности для пут». Дзёа улыбнулся. «Вы вполне заслужили такого к вам отношения. Но вряд ли это помогло делу. Однако ваш Дзёа, и можете в это поверить, владеет большим числом приемов, чем их требуется усвоить. По правде сказать, вы располагаете страшной силой. Она проявляется на поле брани. Разумеется, ваш Дзёа замолвил слово, но другим и более честным способом. Но все-таки это дело требует срочного отступления. Надо бы воспользоваться прежней маскировкой. Двигаться придется по ночам, а днем предстоит отдыхать в лесу. Раз уж вы попросили у Дзёа приказа, считайте, что вы его получили». После его слов монахи принесли одежду белого, черного и серого цвета. Мощных богатырей войны переодели в платье постящихся юношей. На рослых мужчинах эта одежда выглядела коротковатой. Вместо поясов воинов повязали бесшовные оби (кушаки) священнослужителей, а под них заткнули по два нелепо смотрящихся меча. При виде такого наряда монахи и простые обыватели прыснули со смеху. Затем с глубокой признательностью рото Огури попрощались с Сёнином и монахами его храма Югёдера, после этого они вышли на дорогу, ведущую в западном направлении через перевалы Хаконэ в провинцию Микава. Что же касается тел Сабуро и его мертвых слуг, то Дзёа поступил очень просто. С наступлением ночи их отнесли прочь на некоторое расстояние к горам на дороге в Камакуру. Дзёа ничего не сказал, зато распространились слухи о том, что на Ёкояму напал принц Мотиудзи, все еще проводивший большую часть времени в военном лагере, так как его войско до сих пор не распустили. Этих ребят удалось переодеть до неузнаваемости. Те двое, что убежали в Камакуру, от ужаса буквально тронулись рассудком. Они рассказали небыль о схватке с привидениями, в которой применялось железо. Причем их появление решительно опровергли вальяжный настоятель с его монахами. Заподозрив в связи с грабителями, их самих подвергли допросу, причем разбираться в подробностях дознаватели не стали. Им все-таки пришлось дорого заплатить то ли за малодушие, то ли за преступление, но никто не пожалел их, и они понесли заслуженное наказание в связи с совершенными прегрешениями. Таким образом, они взяли на себя вину за все, что им вменили от однозначно доказанного зловония погребального костра в Югёдере до их собственных злодеяний. Они умерли на кресте, таким манером покончив с неопределенностью своего положения и страданиями.

Икэно Сёдзи убивает Ёкояму Сабуро

Тем временем рото Огури ушли по дороге на Микаву совсем недалеко. На вершине этого холма за пределами храма на обочине дороги, исполненный важности, восседал Митоно Катаро. Какое-то время они ждали его, а потом вернулись, чтобы выяснить причину задержки. Вежливо поприветствовав нашего каро, он заговорил: «С трепетом и почтением прошу соизволения передать вам смиренное прошение вашего Катаро своему господину с извинениями и просьбой предоставить ему отпуск. Ваш Катаро дальше не пойдет». – «Милостивый государь, почему вы выбрали такой вот способ? – задал вопрос Хёсукэ. – Трудности одного человека считаются трудностями всех окружающих его людей. Прошу вас поделиться с нами своими соображениями по поводу намеченных консультаций». Котаро ответил: «Я решил вернуться в Камакуру, чтобы лично поздравить братьев Томимаруя, Китидзи и Китиро. Награжденные золотом со стороны нашего господина, награжденные со стороны Ёкоямы, награжденные самим канрё, разумеется через его вельмож, совершенно определенно они числятся субъектами поздравительных обращений. Катаро собирается принять в этом участие. Нет! Его замысел заключается в том, чтобы принести их головы и привести за руку деву Тэрутэ в Микаву к своему господину». – «Разногласий по такому вопросу существовать не может, – сказал Хёсукэ. – Мы все должны заниматься этим делом. Оно представляется трудным для одного человека, но если мы все за него возьмемся, то сможем выполнить. А потом все вместе вернемся в Камакуру!» Так вот случилась первая остановка в путешествии на запад. Настроенные на успех, все поспешили продолжить путь в столицу.

На этот раз Хёсукэ вступил в город с другим, более смелым намерением. Ведь их теперь считали мертвыми, просто привидениями. Он двинулся прямо через Яманоути. Эти кварталы он выбрал из-за нескольких харчевен Окуры или Юки-но Сита, расположенных там достаточно далеко от квартала Кайдзодзи, чтобы не привлечь к себе лишнего внимания, зато вполне близко, чтобы действовать стремительно и энергично. В темноте никто не обратил внимания на странность их одежд. Хёсукэ приблизился к месту, показавшемуся ему удачным для воплощения в жизнь его замысла, расположенному на Вакамия-Одзи. Участок земли с многочисленными постоялыми дворами и харчевнями, вклинившийся между и позади огромных ясики, вытянувшихся вдоль священной дороги к морю, выходил на широкую улицу. Здесь попался небольшой, но приличный постоялый двор под названием Судзукия, главной привлекательной чертой которого можно назвать явную праздность в это время владельца и его слуг, а также гарантию того, что их компания отвлечет на себя все внимание прислуги и работников кухни. На вопросы Хёсукэ тэйсю ответил так: «Прошу вас войти, милостивый государь. Так случилось, что ночь наступила тоскливая, а постояльцев совсем мало. Весь дом поступает в ваше распоряжение. Удостойте наше скромное пристанище честью вашего присутствия». Хёсукэ подал знак своим сопровождающим выйти из темноты и пройти внутрь. При виде нескончаемой группы мужчин, выходящих на свет, тэйсю и прислугу охватил ужас. Какие крупные парни! Какое на них необычное облачение! Выглядели они совсем как разбойники с большой дороги, замышляющие что-то худое. Приветствие «ирассяи» («просим входить») зазвучало с заиканием от страха. Хёсукэ сам без помощи хозяина проводил их в комнаты тыльной стороны дома. Здесь прибывший каро с серьезным видом обратился к этому испуганному человеку: «Ваш тэйсю встревожился совсем напрасно. Понятно, что он принял нас за разбойников с гор, замышляющих или исполнивших злое дело. Выбрось такое заблуждение из головы. Только что умер Никайдо-доно, и в Хокайдзи как раз проходит поминальная служба. Мы служим у Никайдо в качестве кэраи, поэтому прошлую ночь и день находились рядом с молящимися родственниками в смердящем зале храма. Из жалости кое-кто из сёкэ (младших жрецов) снабдил нас этими вот одеждами, чтобы прикрыть воинское платье и потихоньку выбраться с территории храма. После поминального поста мы прибыли сюда скрытно ото всех, чтобы утолить голод. С рассветом мы вернемся к молитве с новыми силами для такого представления». Хозяин постоялого двора распростерся перед гостем с извинениями и полным страха почтением. Хёсукэ остановил перечисление растущего числа блюд, которые должны были приготовить для него в этом удачном доме. «Приготовьте все лучшее, что дают это море и горы. Смотри! Вот тебе золото. Возьми его в качестве залога».

Потом, как рассказал сам Хёсукэ и уважаемый летописец, «боги счастья должны станцевать». Служанки, получившие задаток, приготовили все для пира. Хёсукэ говорил чистую правду, ведь он помнил предыдущий их строгий и постный стол в Фудзисаве. Все взялись за трапезу самым серьезным образом. Сёдзи наелся сам и накормил свою змею. Десять раз огромный казан величиной с тот, что был у владельца Бэнкэй в Косигоэ Мампукудзи, отправлялся к рисовому чану для заполнения. Слуги дома с ужасом взирали на все это, повар вспотел от старания досыта накормить десятерых свалившихся на его голову воинственных гостей постоялого двора. Все выглядело так, будто Ёсисада с его армией снова захватили их город. Наконец-то гости насытились. Тут к ним вышел тэйсю собственной персоной. Он сказал: «С трепетом и почтением, милостивый государь, сообщаю, что время позднее, огни прогорели. Если не поступит новых распоряжений, прошу разрешить прислуге отправиться на отдых». Хёсукэ ответил так: «Ничего больше не нужно, кроме горячей воды с каленым зерном (муги). Все могут идти отдыхать». Потом для всех постелили матрацы. Внесли хибати с тщательно вздутыми углями и парящим чайником. После этого тэйсю со своими слугами отвесил низкий поклон, и все удалились; в отдалении прозвучали приглушенные голоса, и вскоре наступила полная тишина.

Лица самураев стали серьезными. Хёсукэ изложил план действий. По соседству, почти вплотную с тыльной стороны Томимаруи и ясики – бэссо Ёкоямы Сёгэна находился небольшой амбар (коя), известный всем местным жителям, а также проходы между двумя домами. Хёсукэ приступил к инструктажу: «Сёдзи должен начать дело раньше остальных. Найди какой-нибудь вход в коя, собери хворост для костра и приготовься получить сигнал, чтобы запалить пожар. Сигнал подаст один из нас, или сигналом к самому действию послужит движение населения по соседству. Мы должны ворваться в сам дом с лицевой стороны, освободить ее светлость и перебить всех внутри, даже последнего котенка. Таким будет порядок наших действий. Прошу разрешения, милостивый государь, отправиться на выполнение данной миссии». Икэно Сёдзи собрался выступить с честным возражением и выполнить сформулированную задачу. С уважительным почтением он сказал: «Не соизволит ли уважаемый каро снизойти до того, чтобы в некоторой степени изменить свое распоряжение: разрешите кому-нибудь другому выполнить данную задачу вместо Сёдзи? Постоянная практика позволяет добиться совершенства и становится делом однообразным. В ясики Инамурагасаки это уже было: тот же Сёдзи поджег здание и приложил свой факел к шалашам рыбаков Гокуракудзимуры. В замке Огури именно Сёдзи с факелом в руке ворвался в лагерь врага; остальные вошли в него с обнаженными мечами. Теперь снова Сёдзи назначили на роль поджигателя. Прошу подумать над…» – «Всеми надежными рекомендациями по поводу выполнения задачи, когда не допускается ни малейшей оплошности, – заключил его речь Хёсукэ. – Если распоряжения поступают от каро, то значит, что они поступили от нашего господина. Прошу, милостивый государь, именно так к ним относиться. По правде говоря, никому другому такую важную роль в нашем деле поручить нельзя. При Инамурагасаки всем стало понятно, что Сёдзи-доно владеет искусством применения факела и меча с одинаковой ловкостью. В Огури-дзё выдумка по поводу шаров, занесенных назад во дворец вашей уважаемой личностью, приравнивается к подвигу всей остальной нашей компании. При такого рода поддержке Хёсукэ чувствует свою уверенность в успехе своего предприятия. Поверьте: Хёсукэ обязательно найдет занятие для своего меча, точно так же как и факела. Тем самым можно будет обеспечить отход с освобожденной ее светлостью». Так завершилось небольшое согласование мнений руководства и подчиненных.

В нише находилась доска для игры в го. Сёдзи вошел в эту нишу. Там стоял ящик с двухцветными камнями для игры в го. Он с нежным чувством потрогал их. «Го-иси (камни) из города Сингу. Для тэйсю считается большим позором, если он утратит одно из таких украшений, мягких, как руки женщины». Он тщательно собрал их все в кучку. Потом этот ящик слегка наполнили пеплом. Внутрь положили настоящий уголь, подобранный на хибати. Сёдзи аккуратно поместил эту коробку под свою одежду. Сдвинув амадо в сторону, он вышел в сад постоялого двора. Минутой позже перешел в темную аллею, чтобы снова отправиться к долине Кайдзодзи. Обойдя Томимарую с тыльной стороны, он в скором времени оказался перед коя. Овин стоял закрытым на засов и навесной замок. Сёдзи осмотрел крепление воротных запоров. Отойдя к расположенному рядом икэ (пруду), он намочил в его воде свой хатимаки (головную повязку). Вернувшись к воротам, намотал его вокруг запора и стал скручивать с характерным звуком – гири, гири, гири, гири, гири. Через мгновение замок с затвором оказались у него в руках. Сёдзи проскользнул внутрь амбара. Можно сказать, что Китидзи с Китиро предвидели такое задание и собрали здесь все самое необходимое для его выполнения. Этот коя служил складским помещением для всевозможных старых рисовых мешков, соломенной упаковки для древесного угля, высушенных и отслуживших свое бамбуковых столбов, а также прочего горючего хлама. Эти толковые братья умели увидеть собственную выгоду в любом деле, и удача сама шла им в руки. От служанки, вошедшей в ворота до мешка с древесным углем, достойного того, чтобы занять свое место на горе мусора с тыльной стороны, все это не стоило монетки мон (разменный фартинг). Чтобы придать себе уверенности, Китиро посмеялся над всеми этими уловками. Он отличался молодостью и свободой мышления. Однако особого выбора не оставалось. Оба не только успешно меняли дочерей земледельцев на золото, но и самих земледельцев на медь. Точно такой же деловитый человек Сёдзи сразу же приступил к своему делу. Он быстро сложил небольшой костер. Тут для воспламенения пригодился находившийся под рукой древесный уголь. После этого он присел на корточки наподобие буддийского божества по имени Фудо Сама, вглядываясь в темноту с мечом на коленях вместо того, чтобы держать его лезвием вверх. В этой позе он ждал сигнала к действию.

Когда храмовые колокола пробили первую вахту после полуночи, то есть час быка (1:00–3:00 пополуночи), Хёсукэ со своими единомышленниками практически повторили путь Икэно Сёдзи. Весь город стоял погруженный в сон, и только бесшумные фигуры проследовали по дороге от Дзюфукудзи, ведущей в квартал Кайдзодзи. Они прекрасно знали, что им предстоит встретить на своем пути. Томимарую, как и другие такие места, покрывали темнота и тишина. Бодрствующими или почти бодрствующими могли оставаться разве что двое часовых у входа, охранявших дом от воров и пожара. Хёсукэ подошел к двери развеселого постоялого двора и постучал. В ответ послышался раздраженный голос: «Кто там? Ты что, такой непонятливый и не знаешь, что все в этом доме закрыто? Сюда пустят только днем. Прошу вернуться сюда в рабочее время». Хёсукэ предложил свое объяснение происходящего: «Послушай, случай у нас исключительный. В этот день наш господин Ёкояма Сабуро навестил Фудзисава-Югёдзи и поэтому возвращается поздно. А здесь он собирается отдохнуть. Немедленно откройте. И приготовьте что-нибудь перекусить. Исполнители всех остальных распоряжений его светлости должны подождать до его утреннего приезда. Промедление сыграет не в вашу пользу». Хёсукэ говорил очень убедительно, так как с ними находилась голова Сабуро. Имя Ёкоямы в Томимаруе обладало мистической властью. Бывшие кэраи славного Таро Ясухидэ в лице братьев в любой час суток готовы были выполнить его распоряжения. Кроме того, разве не дело Каору последнее время волновало их господ? Что готовится предпринять Ёкояма-доно в свете этого дела? Не откажет ли он в своем расположении и поддержке? Проще говоря, не стоило раздражать ни его, ни его людей. Поэтому следовало демонстрировать энергичную покорность. Один из заспанных сторожей медленно сдвинул запоры и распахнул тяжелую дверь. Как только он это сделал, Хёсукэ выхватил свой меч и нанес им удар снизу вверх. «Ацу!» – только и успел выдохнуть несчастный часовой. Он упал, разрезанный пополам от ребер до шеи. Его напарник бросился было бежать, но сделал только первый шаг, и его сразил Дайхатиро. Братья Танабэ взяли под охрану парадный вход, а Катаока – черный выход. Остальные пять самураев бросились в дом, рубя мечами всех на своем пути. Кто-то пал замертво, едва проснувшись. Кто-то пытался бежать, но все равно погиб от мечей братьев Танабэ и Катаока. Китиро слышал топот ног, а также крики о помощи и предсмертные вопли. «Негодяи водных пузырей!» – подумал он. Возможно, эти люди принадлежали к подлому сословию слуг – асигару, резвых на ногу и склонных к грабежам. Он подхватил дубовую статуэтку, стоявшую рядом с его кроватью, и практически голым выскочил в коридор. Здесь он лицом к лицу столкнулся с Мито-но Котаро. Китиро уставился на него как на привидение. Этот кэраи Огури не стал попусту тратить слова: удар мечом, и рука, выставленная для защиты, отлетела прочь. Потом и голова покинула тело. Так закончил свой земной путь этот никчемный человечишка. Его кровь хлынула на нарядные панели, окрасила татами, мягкие и белые, как тончайшая хлопковая вата. Котаро уделил своей жертве совсем немного внимания, только убедился в его личности. Потом он стал проверять все комнаты в поисках ее светлости, а также новых жертв. Тем же самым занимались все остальные самураи.