Битва с Ёкаем
Ёкай взревел с яростным ликованием. Единственный глаз его перемещался из стороны в сторону. Самураи стояли настороже, готовые прийти на помощь тому из них, кто подвергнется нападению. «Ёкай снова стал самим собой! – Он похлопал себя по брюху. – Здесь найдут свои могилы эти жалкие негодники. Но что это мне тут мешает? Быть может, они отравили сакэ? Бесполезная уловка в борьбе с ёкаем! Сначала вы, милостивый государь, извольте мне в пасть!» Он бросился в сторону Удзитомо. При этом движении Удзитомо выставил вперед вынутый из мешка перламутр. Ёкай зашатался, как пьяный, отшатнулся назад. Рото перешли в наступление на него. Танабэ Хэйрокуро бросился на одну руку оборотня, Хэихатиро схватил вторую. Братья Катаока попытались повалить его, ухватив за ноги. Ёкай только рассмеялся. «Не вам, ребятишки, заниматься этим делом. Самым видным из вас, то есть дюжине хваленых сёдзи, оборотень, образно говоря, не по зубам. Нынешнее обморочное состояние у меня скоро пройдет. Так что готовьтесь к уготованной вам судьбе». Удзитомо развязал второй мешок. При его виде ёкай застонал. В мешке оказалась веревка. Своими крепкими руками рото снова крепко связали оборотня. Что теперь было делать? Оборотня следовало предать смерти. Но оружие от его каменной плоти просто отскакивало. Мечи каро могли проткнуть железо, но не это сверхъестественное существо. Удзитомо снова решил прибегнуть к помощи Юмии Хатиманы. Он воткнул свой меч в сердце связанного оборотня. Кияцу! Тот рухнул на пол. Как только он растянулся на полу, его голова отделилась от туловища и покатилась по комнате. Наши храбрые рото попытались ее поймать. А голова катилась из одной комнаты в другую. Выкатившись наружу, она начала подниматься в небо. Удзитомо развязал последний мешок и достал из него лежавшее в нем зеркало. Как только солнечный свет отразился от его поверхности, голова оборотня упала в сад. Катаока Кадзиро побежал, чтобы ее подобрать. Голову громадного примата он принес к Удзитомо. Многочисленные мелкие обритые монахи, служившие при ёкае, превратились в обезьян и запрыгнули на высокие ветки деревьев. Оттуда рото Огури посшибали их с помощью метких стрел. Ни одной обезьяне уйти не удалось. Потом в этом монастыре провели обыск. Во внутренней комнате на шли связанную беспомощную Сираито с заткнутым ртом. Когда братья Танабэ привели девушку к отцу, радость их от долгожданной встречи лучше не пытаться описывать. Дева Сираито, ужасно смущаясь и каясь, пообещала отцу никогда не покидать территорию замка без родительского на то позволения. Потом собрали вместе всех женщин, чтобы отправить их к родителям в их деревни. Немногочисленных оставшихся несъеденными собак отпустили, они бросились в лес, и от них пошла редкая помесь волка с собакой, потомки которых еще доставят массу беспокойства будущим поколениям селян округи, благодарить за которое им придется великодушного владыку Юки. Тела громадного примата и прижившихся у него обезьян снесли на погребальный костер, разложенный в зале ужасных оргий ёкая. Костер подожгли, и пламя пожрало все сооружение дотла.
После этого они отправились домой тем же путем, которым пришли. Но теперь с ними шла освобожденная дева с новой попутчицей в лице служанки, храбрость которой обеспечила успех предприятия и чья красота привлекла внимание Удзитомо. В качестве наложницы Юки Ситиро ее роль все последующие годы после той неудачной осады состояла в продолжении рода Удзитомо. Жители города выразили достойную благодарность за оказанную им неоценимую помощь. Обветшалого Кофукудзи покрыли свежей краской и одарили пожертвованиями, а также вернули заслуженное имя как монастырю Блестящей Судьбы. В память о великом событии соорудили второй такой же монастырь под названием храм Богатства и Благосостояния. В замке организовали грандиозный пир. В последующие дни заинтересованные деятели провели всеобъемлющее обсуждение отношений представителей домов Огури и Сатакэ. Все знали, что Юкидоно готов оказать содействие в восстановлении их репутации. «Время, – заявил он, – пока что для практических действий не совсем подходящее. Любое усилие грозит обоим домам смертельной опасностью, так как тогда восстанут враги, безуспешно преследующие нас. Увы! Эти Иссики толкают своего сюзерена в Камакуре к его собственному краху. Только Сицудзи Норизанэ своими добросовестными усилиями препятствует движению из Киото. Удзитомо остается преданным вассалом своего владыки. Однако он не получает поддержки со стороны родни, и у него совсем немного верных сторонников. В случае победы Норизанэ восстановление репутации обоих наших домов можно считать делом гарантированным. Проявите терпение! При встрече с вашим господином так ему и передайте. Подчас время служит оправданием действий Сатаны, но только не в нашем случае. Иссики надо свергать, и Удзитомо должен содействовать их свержению. Так и сообщите своему господину. Здесь у нас он найдет помощь, совет и пристанище всегда, когда они ему понадобятся. К вам, милостивые государи, ваш Удзитомо привязан всем своим существом. Пригласите сударыню Сираито, и пусть она сама выразит благодарность своему отцу». Опустим слова благодарности, которые произносят в таких случаях, хотя девушка свою благодарность выразила очень достойно. Рото Огури оставались в замке Юки еще очень долгое время. Наконец, в самом начале лета следующего года из Югёдзи прибыл посланник. Дзёа Сёнин узнал, что послание принесли от господина Огури, находившегося в Киото. Юки Удзитомо вызвал к себе гостивших у него рото. С сожалением он их предупредил о том, что его замок не может больше служить для них пристанищем. Они покорно поклонились, все еще где-то в глубине души удивляясь радостному настроению хозяина замка. А он им сказал: «Это – приглашение вашего господина, на которое вы откликнулись. Ценный, как его преданность мне, Удзитомо, ничей больше призыв не может требовать от вас его выполнения или радости. Я приду провожать вас с большим сожалением по поводу расставания. Но ваш Удзитомо прекрасно знает, с какой радостью вы откликнулись на призыв Огури-доно под его знамена». Сообщение о вызове к господину все восприняли с великим ликованием. В его честь устроили званый ужин. Закончив трапезу, рото Огури все вместе отправились в Хираокано Кумабусэ. Снабженным письмами от владыки Юки воинам предоставили беспрепятственный проход через города-заставы Накасэндо. На место сбора пришли их господин с супругой, браться Казама, Гото, а также Икэно Сёдзи. К ним присоединился новый ратник. Рассказы о его удали немало их порадовали. Со смехом и одобрением они выслушали речь Сёдзи и почти ему поверили, когда этот достойный самурай вселял в них веру в себя. Недоверчивость их в скором времени развеялась. В фехтовании, борьбе и дзюдзицу (джиуджитсу) Онти Таро быстро подтвердил рекомендации своих поручителей. Население Юки искренне гордилось юным гигантом и считало его своим открытием.
Годы периода Ёикё (1429–1440) должны были пройти в ожидании. Но основную тенденцию, как всегда, определили его важнейшие события. За это время госпожа Тэрутэ родила детей своему мужу. Сукэсигэ тщательно следил за событиями того времени – все ради благополучия представителей домов Огури и Сатакэ, ради восстановления доброго имени дома Онти. Таро Нагатару стал для него дороже младшего брата, чьи успехи он ценил точно так же, как свои собственные. Клятву, данную Обамэ, следовало выполнять буквально.[87]
Глава 22
Спор между правителями Камакуры и Киото
События, ведущие к осуществлению мести со стороны О-доно, сменяли друг друга медленно, но развязка приближалась неотвратимо. С момента гибели его сына сёгун Ёсикадзу в лице суверена Ёсимоти продолжал двойную игру со все большим жаром. Сам же он возобновил управление сёгунатом в качестве суверена, причем продолжил свои попойки, перепоручив всецело свои обязанности Бакуфу, где в то время у руководства находились великие вассалы из кланов Хатакэяма, Хосокава и Тиба. А Ёсимоти продолжал заигрывать с сёгуном Камакуры. Шел обмен дарами, светские руководители расточали любезности, и Ёсимоти постоянно держал руку на пульсе всего Канто. Мотиудзи обо всем этом знал, но ничего поделать не мог. Ему страшно не нравилось поведение этого распутника, позорившего семью и подвергавшего опасности ее интересы. Однако плод созревал и вот-вот должен был упасть ему в руки. Показное внимание, проявленное к главе Тэндай на горе Хиэйдзан, серьезного отношения не заслуживало. Младший брат Ёсимоти по имени Гиэн Содзё покинул этот мир (сюкэ). Причем его нельзя было причислять к претендентам на ставшее теперь законным и безусловным наследие самого Мотиудзи или его сыновей, тем более поднимать ради него мятеж. Так как Мотиудзи в обоих случаях должен был овладеть реальной властью, на такие претензии следовало взирать как на проявление самодовольства. Препятствием на пути воплощения в жизнь честолюбивых планов Мотиудзи представлялось раздвоение власти, изначально возникшее по сговору Такаудзи и его брата Тадаёси. Верховенство дома Камакура выглядело опасным, быть может, даже сокрушительным для представителей влиятельного окружения сёгуната в Киото. При таком раскладе в столице пришлось бы учитывать интересы правителей севера страны. Принятие новых мер в этом деле требовало привлечения новых людей. Представители кланов Хатакэяма, Ямана, Хосокава, Тиба располагали солидной репутацией для сдерживания вмешательства «Юношеского дома» в дела Киото. В первом месяце первого года эпохи Сётё (17 января – 16 февраля 1428 года) в возрасте 43 лет Ёсимоти скончался. Никто из представителей Даймё или Тодзама от скорби даже бровью не повел. На скорбной церемонии канрё Хатакэяма Мицуиэ исполнил обряд санкэй в честь Ивасимидзу Хатимангу. Ведь по поводу сложившихся запутанных отношений без совета этого бога было не обойтись. Перед алтарем этого бога во внутреннем святилище трижды бросали жребий. Трижды жребий выпадал на Гиэна Даи Содзё. Таким образом, он на самом деле стал владыкой Павильона Небес.
На двенадцатый день третьего месяца (27 марта 1428 года) Гиэн официально возвращается в светскую жизнь. Императорским указом ему присваивался ранг Кама-но Ками пятого низшего разряда в качестве Ёсинобу Асона. На двадцатый день седьмого месяца (30 августа) император умирает, причем бездетным. Процесс передачи трона следующему сёгуну оказался полностью в руках Ёсинори и его советников; в данном случае скорее даже в руках последних. Отложив в сторону несуразную официальную хронологию, составленную в соответствии с летоисчислением Южного декадентского двора, отправленного в изгнание в Ёсино,[88] получается так, что престолонаследие правящей северной династии в столице осложнялось из-за похищения Куко Тэнно, случившегося в 3 году эпохи Куан-о (1352). Однако только лишь во 2 году эпохи Эмбун (1357) Суко со своим сыном Ёсихито вернулся в столицу. Тем временем императором числился его младший брат Го Когон, и советники сёгуна причислили Суко и Ёсихиро к частным лицам с соответствующим стилем жизни. За Го Когоном установленным порядком последовали Го Энъю, Го Комацу и Сёко; эту северную династию признавал Южный двор в лице Го Комацу Тэнно. Этот император проявил благосклонность к ссыльным князьям. Он обеспечил им богатство и достойные титулы. Сёко чувствовал себя несколько иначе.
Быть может, причина здесь личная, так как для него соглашение о выборе Тэнно по очереди из северной и южной ветвей императорской семьи было нарушено. Ведь признали право наследования престола только со стороны северной династии. Притом что Тэнно он стал ребенком (в 12 лет), умер он в 1428 году уже взрослым мужчиной (28 лет от роду). Сын Ёсихито по имени Саданари унаследовал у своего отца громадное состояние, но потратил его из-за разгульной жизни настоящего суверена. Сёко от имени Докина принудил молодежь голубой крови обратиться в духовенство и вверг ее в нищету. Сёко пренебрег своими женами, чтобы полностью погрузиться в более близкие ему по духу упражнения в магии. Когда он умер, понятно, что совершенно бездетным, его богатство у наследников отобрали. Тогда отправили послание Докину в Фусими, чтобы попросить его прислать своего сына Хикохито в Мияко, где того должны были назвать преемником почившего в бозе императора. Обнищавшие домочадцы очень обрадовались, когда на следующий день канрё Хатакэяма Мицуиэ с Нюдо Дотаном во главе отряда из пятисот человек прибыли по приглашению, чтобы составить достойный эскорт. Тем самым Тэнно, известный как Го Ханадзоно, занял место позолоченного номинального главы государства; а толщину позолоты можно было очень тонко откорректировать по воле тех, кто его возвел на трон. Такого сорта видимость партии, или клики, которая у него образовалась, обосновалась во дворце Муромати или, скорее, собралась было обосноваться – так, одним из первых указов сёгуна предусматривалось строительство заново его творения в виде Ёсимицу. На девятый день третьего месяца 1 года эпохи Эикё (7 октября 1429 года) свершился обряд гэмбуку сёгуна. Наконец-то у него отросло достаточно волос, чтобы его допустили к этому ритуалу. На пятнадцатый день императорским двором объявлено о его назначении в качестве Санги и Сэй-и-таи-сёгуна. После этого он изменил свое имя, и его стали называть Ёсинори. Под этим именем он вошел в историю как самый талантливый, самый хладнокровный и жестокий из длинного списка сёгунов, вышедших из рода императора Сэйвы Гэндзи. Ему, как настоящему владыке над людьми, исполнилось 34 года, когда он получил полномочия и приступил к восстановлению положения Бакуфу, подчинявшегося Ёсимицу.
Мотиудзи вошел в историю как способный импульсивный мужчина. Он очень разозлился по поводу всех этих событий и мало верил в результат нечестной игры Хатакэяма. Возможно, он совершенно справедливо захотел без промедления начать войну с Бакуфу Муромати. Но на его пути оказались Уэсуги в лице Сицудзи Норизанэ. Норизанэ разделял желание Такаудзи самым прямым образом. Дела Киото оставались за пределами влияния дома Камакура. Главенствующим принципом в отношениях между двумя столицами оставалось полное согласие; никто не выставлял напоказ свое честолюбие. Мотиудзи заставили усмирить свою порывистость. Он ничего не мог предпринять без поддержки клана Уэсуги. Его дом совершенно справедливо считали претендентом на наследие престола в форме возвращения священнослужителя к мирской жизни. Неслыханным делом считалось правление в любой другой форме, кроме как удержание власти за троном. Но он смог разглядеть преграды на этом пути; ему хватило остроты зрения, чтобы узреть угрозу и понять замысел хит роумного клирика, который теперь управлял страной из Киото. Мотиудзи тем не менее совершил огромную ошибку, недооценив этих преград в свете властолюбия. Целью своей политики он теперь ставил подавление сопротивления Уэсуги, то есть устранение со своего пути этого мощного клана. В союзе с ним ему ничего не угрожало. Представители этого дома, происходившего из Фудзивары, проявляли полную лояльность интересам Канто. Именно так они толковали волю основателя Такаудзи. При наличии поддержки со стороны Киото дом выглядел неприступным, но такая поддержка ему требовалась только в моменты, когда согласию между ветвями Асикага что-то угрожало, а также возникала опасность для его собственного существования. Последующие десятилетия принесли подтверждение того, что исключительное право обеих ветвей служило основой управления всей страной, без которой его не могло существовать. Феодальное правительство в Киото не могло диктовать владыке Канто, исполненному решимостью вести свои внутренние дела без внешнего вмешательства. Императорское правительство составили совершенно безвредные старцы. Разве что старозаветный писатель или чиновник Южного двора мог настолько оторваться от жизни своего времени и мечтать о таком учреждении как о живом деле. Тайра Киёмори попытался управлять правительством букэ (военной касты) на принципах кугэ (придворной знати) из старой столицы, но у него ничего не получилось. Больше повезло Минамото Ёритомо, открывшему свое учреждение в Канто, а его представительство в Киото. Такаудзи убедили назначить два правительства, при этом ему грозил провал обоих его составов. В целом же первого сёгуна Асикага как государственного деятеля оценили ниже его истинных достоинств. Он настолько отдавался войне, что железная необходимость в его плане по внедрению искусства государственного управления, а также сдерживанию воинственной офицерской касты на первых порах выпадала из поля зрения.
Мотиудзи жаловался на то, что время работает против него. Сложность состояла в том, что он не мог долго ждать и при этом не успевал достичь цели. По всей видимости, с самого начала Ёсинори занялся самой простой стороной своего сложного хозяйства как сёгуна. В восьмом месяце 1 года Эикё (сентябрь 1429 года) он совершил религиозную поездку к алтарю Ивасимидзу; а в девятом месяце (октябре) – к алтарям Хиёси и Касуга. Во втором году эпохи Эикё (1430) он посещает и принимает у себя, а также совершает развлекательные поездки в компании с Тэнно. В 3 году эпохи Эикё (1430) им совершается паломничество в Исэ и Коясан, тогда же закончили восстановление дворца Муромати. Следует добавить тот факт, что успехи сёгуна легли катастрофическим бременем на бюджет страны. По этой причине, когда Ёсимори объявил о своем намерении совершить переезд в район Фудзиямы, совет родов Сиба, Хатакэяма и Хосокава выступил против него. Ёсинори воздержался. Он всегда мечтал посетить эту священную для всех японцев гору, чтобы прикоснуться к месту обитания духа, движущего Канто, и его кузена Мотиудзи. Возражений по поводу такого глубокого желания находилось совсем немного, зато прецедент посещения горы Ёсимицу выглядел вполне убедительным. Он отправился в путь в девятом месяце (конце сентября) 4 года Эикё. Канрё позаботился о достойном сопровождении сёгуна, а также других участниках эскорта наряду с длинным кортежем жрецов и поэтов, которых он всегда брал с собой. Эскорт составили Хатакэяма Овари-но Ками Мицуиэ, два брата Хосокава, Симоцукэ-но Ками Мотихару и Ума-но Ками Мотиката, Иссики Сакю-но Тою Мотинобу с 6 тысячами мужчин. Наготу лошади и человека покрывали шелка и дамаст, украшенные слепящими бриллиантами. Конечным пунктом путешествия назначили старый охотничий домик в местечке Удайсё Ёритомо. Заранее предупрежденный Имагава Норимаса специально позаботился о возведении нового дворца. Здесь все было готово для приема сюзерена. На семнадцатый день (11 октября) он прибыл в город Фудзиэда. Западнее заставы Хаконэ собрались вельможи, чтобы выразить ему свое почтение. После этого устроили грандиозный пир. Для «обеденного стола» собрали самые изысканные блюда из даров моря и гор. «Ночью организовали торжественный прием с танцами и музыкой.
Днем взобрались на высокий перевал, с которого открывался вид на Фудзияму. Эта гора превосходит по высоте пять основных пиков Карамото (Китая). С самого начала бросился в глаза восхитительный вид белой вершины, покрытой вечными снегами. С двух сторон склоны этой горы окружали облака. На полпути к вершине ее опоясывали туманы. Подножие гор скрывается древними густыми деревьями. На почве отражается краснота осени. Дамаст из Сёкудзаны выглядит бледнее. Поверхность скал покрыта скользкой травой и мхом. Свою тень отбрасывают сосновые и дубовые леса. По кругу громоздится восемь покрытых лиственными лесами вершин; по центру между этим нагромождением скал разбросаны зеркала озер. У воды этих озер сине-фиолетовый цвет индиго, вкус у этой целебной воды – приятно горьковатый. Эта гора богов простирается на три провинции. Снег с ее вершины выпадает в округе. В прохладе раннего утра в роскоши цветущих деревьев поют свои песни птицы. С надменной вершины поднимается дымок, и им все больше покрывается небо над всей горой. Прекрасно видно отсюда сосновое болото села Михо, волнующиеся под ветром волны побережья Таго и отражающиеся цвета снегов Фудзи, далеко простирающаяся поверхность моря. Границы его просто отсутствуют».
Понятно, что здесь нашлась работа для художников, состоявших в свите сёгуна; ведь по китайскому протоколу наличие их считалось всенепременным, а Ёсинори, как жрец, во всем неукоснительно следовал китайскому ритуалу. Тут по его вызову поближе подошел Имагава Суруга-но Ками Норимаса, чтобы рассказать больше об этой дивной горе. Она вышла из земли в 92 году эпохи Коан (286 до н. э.?).[89] В ее недрах хранятся огромные богатства, сокрытые от человеческих глаз, но тем очевиднее их наличие. На пятый день одиннадцатого месяца семнадцатого года периода Тёкан (11 декабря 869 года) на эту гору спустилась божественная женщина. Здесь она пела и плясала; и до сих пор иногда песня и музыка доносится до ушей смертных. То была изначальная славная богиня этой священной горы алтаря Сэнгэн Даймёдзин, то есть Хонти Дайнити Нёраи. От одного только звука ее имени, длинного и священного, у людей волосы вставали дыбом. Но гораздо легче проверяемую легенду рассказали об этой горе. В 72 году эпохи Кореи тогдашним императором Кара (Китая) числился Сикодзё (Ши Хуан-ди; 246–210 до н. э.). С тоской он считал проходящие годы, с грустью взирал на красивых женщин, переживал уход собственной жизненной силы; он так дорожил этими тремя радостями своей жизни. Теперь надо было искать эликсир жизни, якобы находившийся на горе Хораи. Добыв его, этот император мог бы вступить на очередной круг радостей земных. Но где же находилась эта Хораи-сан? С годами этот монарх моложе не становился, разумеется. Тут появился некий Дзёфуку (по-китайски – мудрец Сюй Фу). Этот достойный китаец знал путь к той диковинной горе – или говорил, что знал. Его тотчас же посадили на снаряженное в путь судно. Сопровождать его назначили много молодых мужчин и женщин, чтобы он не скучал. Они вышли «в открытое море в плавание по пенным волнам». Так они достигли материка у горы Фудзияма. С молитвой, выдерживая пост, и с подношениями Дзёфуку обратился за помощью к божеству этой горы. Увы! Ничего у него не получилось. То ли никакого эликсира жизни в природе не существовало, то ли он использовался исключительно для внутреннего потребления. Дзёфуку рассуждал мудро и вразумительно. «Если он существует только лишь для внутреннего потребления, почему бы Дзёфуку на нем не нажиться? К тому же принца Сико-тэя можно назвать самым жестоким человеком. Понятно, что бессмертие недостижимо, зато, если Дзёфуку вернется, чтобы доложить о неудаче порученного ему предприятия, жить ему останется недолго, зато смерть будет мучительной». Поверивший в свой талантливо обоснованный аргумент, этот китаец поселился в Японии на склоне священной горы Фудзи. Здесь он прожил до неприлично преклонного возраста. Его спутники мужеского и женского пола тоже жили очень долго, прекрасно выполнили свою жизненную миссию, а имя Син перешло многочисленным отпрыскам, продолжившим традицию, переданную им своим основателем. Какая-то их часть жила земледелием, другая – сбивалась в группы паломников. Эти, когда-то сбившиеся в группы, получили разрешение на паломничество, чувствовали себя счастливыми и сбитыми с толку. Так было всегда, и так навсегда останется на протяжении грядущих поколений людей. Первый день шестого месяца (июля) был назначен для пострига, для начала Сэндзё Маири (восхождения на гору Фудзи). Если кто-то проговаривался о своих ощущениях на этой горе, расплатой была жизнь. На этот счет проницательная богиня шуток не терпела.
У Ёсинори разыгралось любопытство. Должны были привести паломника, чтобы он рассказал свою легенду о предстоящих удивительных чудесах. На распоряжения сюзерена никакие возражения не принимались. В большой суете подобрали уважаемого человека, то есть самого чистого и осведомленного из тех, кто оказывался под рукой по первому зову. Его вывели вперед. Низко склонившись на руках и коленях, тот исполнил обряд приветствия сюзерену. После этого, практически не меняя положения, начал свое повествование: «Сэнгэн Фудзи…» Но продолжать рассказ не смог. Его глаза полезли на лоб, лицо приняло цвет вареной креветки, язык раздулся до неимоверных размеров так, что нижняя челюсть непроизвольно отпала. В таком положении он был не в силах вымолвить ни слова. Его в спешке удалили с глаз владыки, чтобы сгладить неловкость. Тут вперед выступил крупный ямабуси, решивший исполнить провалившуюся было роль. Этот неуклюжий малый проложил себе путь без особого уважения к самому присутствующему сюзерену и его благородному окружению. Никто не посмел его укоротить или вмешаться. Ёсимори проявил только любопытство. Началось повествование о Тадацуне из рода Нитта. Во времена Удайсё Ёритомо этот храбрый самурай проложил себе путь из пещеры Бэнтэн-Эносима в недра земли и объявился на большой глубине под горой Фудзи. Говорят, он достиг зала дракона (Рюгукай) в глубинах моря, то есть гора уходила от небес (Тэннинкай) до самого ада (Конриндзай). «Однако тот, кто попал в рабство страсти или в этот мир страсти, не может осознать таких материй. У божественных обитателей этой горы существует причина для озлобления на людей. Молчание приносит удовольствие под страхом наказания со стороны великого божества Даи Гонгэна. Но при получении указания сюзерена люди не чувствуют сожаления. Они бросают вызов самой жизни». Ямабуси вдруг увеличился в размере. Он превратился в Нио высотой 3 метра. Он продолжил свою речь громоподобным голосом: «Этот сёгун не обладает душевным складом того, кто способен к умозаключениям. В глубине своей души он сомневается в Будде как проповеднике истины. Прекрати беспутную жизнь, которую ты вел последние годы». С угрожающим жестом он растворился в воздухе. Непередаваемый страх посетил сёгуна, кугэ, даймё и всех слуг. У них похолодело под ложечкой. Натянули луки, схватились за мечи. Понятно, что этот ямабуси[90] был не кто иной, как тэнгу горы, присланный ее божеством.
Испуг Ёсинори длился недолго. Своим хладнокровным поведением он вернул свою свиту к рассудку. Все смущение продолжалось всего-то несколько часов, и на следующий день никто ничего не помнил. Все внимание переключилось на другие дела. Принц Ёсинори взошел на помост. К сожалению, у автора не хватит страниц для описания песни, которая потом послышалась. В старых летописях, найденных в городах от Фудзи до Киото, приводится тридцать шесть таких самоцветов, некоторые из которых напоминают дымчатый кварц, другие – яркий бриллиант:
Когда Ёсинори неожиданно получил свой смятый головной покров из расшитого шелка (ватабоси), он ответил подходящей репликой; с повтором в ответе сёгуну:
А Ямана Рансин продекламировал:
Прекратим поэтический экскурс в старину, чтобы не испытывать терпения уважаемого читателя ради демонстрации сомнительных усилий летописца. Принц Ёсимори вернулся домой. Его устраивала преданность клана Уэсуги, дурные намерения Мотиудзи, а также его собственная способность по овладению ситуацией в деле воплощения планов дома Киото в жизнь. Предоставленный самому себе Мотиудзи должен был запалить большой пожар. Ёсимори следовало без промедления заняться укреплением собственного положения. Трудности в его отношениях с родом Китабатакэ в Кии и кланом Онти в Ямато перешли в хроническую форму и доставляли большое неудобство тем, что все происходило слишком близко от Киото. В 8 году периода Эикё (1436) уже явно и неуклонно назревал перелом. Мураками Ёрикиё поднял мятеж в Синано. Подавить его восстание поручили Осагаваре Синано-но-Ками Масаясу. Потерпев поражение, Ёрикиё стал искать прибежища и помощи в Камакуре. При всеобщем согласии Мотиудзи объявил о своем намерении поддержать его силами своей армии. Норизанэ из Сицудзи тут же возразил на это, причем не совсем обходительно: «Право на определение дел в Синано принадлежит правительству рода Киото. Предоставлять помощь Мураками не следует». Принц Мотиудзи покинул зал заседания совета, переполненный злобой. Без промедления он обратился к Уэсуги Норинао и Иссики Наоканэ. Они должны были освободить его из-под опеки этого высокомерного ментора.
Предыдущие попытки Мотиудзи по избавлению от его пут успехом не увенчались. Огигаяцу[91] Уэсуги были слишком близки к Яманоути, поэтому сведения об этом маневре просочились куда не надо бы. Норизанэ только поднял руку, как из Мусаси начали подтягиваться самураи. Однако их вызвали совсем не для того, чтобы укомплектовать ими армию, предназначавшуюся для оказания помощи Ёрикиё. Сбор рекрутов провели в городе Яманоути, считавшемся ключом к Камакуре на севере. В ужасе Мотиудзи узнал о том, что цитадель Сицудзи кишит его собственными когортами. Одно только направление оставалось для него открытым, и он его выбрал. Вскочив в седло, он поскакал прочь с немногочисленной свитой в пасть тигра; господину предстояло допросить и простить своего вассала. Сам Норизанэ просто стыдился всего этого дела. Принца Мотиудзи встретили со всеми положенными почестями. Однако одну оговорку все-таки пришлось принять, и ее объект все предвидел заранее. Уэсуги Норман, как активный нарушитель спокойствия, поспешил к Югёдзи в Фудзисаву. Здесь он и затаился до тех пор, пока в 9 году эпохи Эикё (1437) буря для него не миновала. Мотиудзи вернулся во дворец при Окурагаяцу, чтобы выступить в качестве Кубосамы и продемонстрировать всем свое рвение при всем его не ахти каком авторитете, которым он пользовался. Самураи вернулись в свои дальние и близкие вотчины, в подпорченном настроении из-за слабоватого спора между господином и вассалом. А тут еще большое брожение в умах.
Мотиудзи приобрел полезный опыт. Начинался 10 год периода Эикё (1438). Его старшему сыну по имени Такао тогда исполнилось 16 лет. К всеобщему возмущению, принц Мотиудзи объявил о том, что ритуал гэмбуку переносится в Камакуру. Тем самым он нанес прямое оскорбление сёгуну Киото. С момента провозглашения поста канрё Канто старший сын и наследник Камакура-доно отправлялся в столицу, чтобы пройти этот обряд и получить имя от сёгуна союзного рода. В совете Норизанэ выступил с энергичным возражением. Он потребовал строгого следования правилу основателя рода принца Такаудзи. Мотиудзи не удержался от негодующего ответа. Какие претензии могли возникнуть у рода сёгуна на право проведения обряда? Местом для гэмбуку Мицуно-Ками Ёсиие служил зал предков. Разве сам Хатиман Таро не должен следовать этому же примеру? Здесь, в Камакуре, находился алтарь предков Цуругаока. Здесь и надо было выполнить обряд гэмбуку. С таким вот оправданием и ответом совета вестника отправили обратно в столицу. Мотиудзи провел всю необходимую подготовку к предстоящей церемонии. В том числе организовал покушение на Норизанэ под видом несчастного случая. Первую часть намеченной программы выполнили без сучка и задоринки. Мотиудзи лично как гарант обрезал мальчику волосы и присвоил ему имя Ёсихиса. Иероглиф Ёси он позаимствовал из имени Хатимана Таро.
ebooksa