— Там, там! — кричал он, показывая на скалу. — О, господин, что случилось, она убита, убита!!
Он произнес страшное проклятие, ударил себя по лбу, так что затрещало, и обеими руками вцепился в волосы.
— Кто убит, кто убит? — в смятении кричали все.
Павел схватил обезумевшего птицелова за руку и тряс его изо всех сил.
— Да говори же, наконец, толком, — сказал он строго. — Впрочем, я догадываюсь, что с тобой случилось. При тебе только одна собака, а ты ушел с обеими; убили другую?
Вингеборг кивнул головою.
— И выстрел, который мы слышали, был направлен в твою собаку?
— Как раз передо мной, не больше как в двадцати шагах… О, господин, никогда больше не будет такой собаки!..
— Кто ее убил? — спросил Густав.
— Вор, разбойник, мошенник, питающийся оленьей кровью, — вскричал квен в новом припадке ярости. — Я задушу его своими собственными руками.
— Значит, лапландец, — сказал писец, — я так и думал. Ты его видел?
— Ни тени его! Я поднялся на скалу, чтобы посмотреть, не видно ли яхты Гельгештада, и шел между большими камнями, где во всех направлениях текут ручейки. Собаки бежали впереди и ничего не чуяли, между тем, как обыкновенно, они лапландца узнают за сто шагов. Тут, верно, было дьявольское наваждение. Вдруг я вижу, что собака бросается к одному из ручьев и поднимает громкий лай; в ту же минуту сбоку из-за обломка скалы, лежавшего шагах в восьмидесяти, блеснул свет и раздался выстрел. Я знаю все лапландские штуки и понял, в чем дело: в русле передо мной спрятался один из них, а за большим камнем — другой… И Бог знает, сколько их там еще было! Гильф лежал мертв и недвижим. Я испустил крик. О, с этим криком они знакомы, мошенники! Схватил другую собаку и побежал, как только мог. Позади себя я услышал смех. Они смеялись, желтокожие волки, но я научу их плакать и выть, как бабы.
— Дерзость этих воров день ото дня становится сильнее, — сказал Павел. — Они застрелили собаку Вингеборга только из низкой злобы. Кто бы это мог быть? Когда я шел с Густавом из Маурзунда, то в узкой котловине паслось несколько оленей и, если я не ошибаюсь, под остроконечной шапкой одного из пастухов я узнал воровское лицо Мортуно. Наверное, этот плут еще шатается там наверху, а он достаточно дерзок, чтобы в насмешку выкидывать подобные штуки. Если б только мы могли его схватить, — прибавил он со злобой, — его бы следовало привязать в Тромзое к столбу и наказывать кнутом до тех пор, пока отстанет мясо от костей. К счастью, для таких преступников в нашей стране еще существуют наказания, даже и пытка остается еще в силе, хотя на юге, в Пруссии, молодой мечтатель-король ее отменил.
— Но разве мы наверняка знаем, что это был Мортуно, — возразил Стуре, — к тому же, по поводу какой-нибудь ничтожной собаки нельзя говорить о пытке и кнуте.
— Да мы еще не знаем, действительно ли смертельно ранена собака Гильф, — прибавила Ильда.
— Что бы ни случилось, — возразил сердито Павел, — здесь достаточно найдется заступников за эту сволочь. Поднимемся наверх, Густав, может быть, нам удастся поймать малого или найти какие-нибудь следы, чтобы притянуть его к ответу.
Они собрались в путь в сопровождении квена и нескольких рыбаков. Ильда вошла в дом, Клаус Горнеманн и Стуре медленно последовали за ней.
— Я думаю, что это преследование будет напрасно, — сказал Стуре. — Если Мортуно и действительно убил собаку, то он не будет там ждать. Вы думаете, что это он стрелял?
— Да, я думаю, — отвечал Клаус.
— Но к чему эта дерзость? — спросил молодой человек. — Разве эти всеми преследуемые дети пустыни мало еще выносят ненависти и вражды, чтобы возбуждать новую месть?