— А мать-то признает, как ученым станет? Может, застыдится неграмотную?
— Митька не таковский.
— Соскучилась я по нем, Алексей… — вздохнула Дуня. — Вот пишет, вроде экспедиция новая сюда будет, может, возьмут его…
— Был такой разговор…
Куманин подошел к раскрытому окну. Окно выходило на реку. Когда-то тихий уголок тайги сейчас оглашался шумом строительных работ. Попыхивал паровозик на той стороне реки, почти до середины реки поднимались сваи строящегося моста.
доносился с моста озорной тенорок закоперщика, и сразу несколько голосов подхватывало:
Высоко взлетала над сваей тяжелая, многопудовая деревянная баба и с силой опускалась на сваю.
— И-эх! — повторяли коперщики, снова вскидывали вверх бабу, и снова мощный удар обрушивался на сваю.
— Чего они строят? — поинтересовался Куманин.
— Дорогу. К новым рудникам. Через Ардыбаш пойдет.
— Через Ардыбаш… — повторил Куманин и, помолчав, сказал негромко: — Проводи-ка ты меня в баньку, Дуня!
— Истопить, что ли?
Дуня удивленно смотрела на него.
— Не… Оставили мы с Митькой кое-что.
— Чего оставили?
— А сейчас поглядим.
В баньке, по-сибирски чистой, Куманин, вооружившись топором, вскрывал половицы. Дуня стояла в дверях и смотрела на него удивленно.
— Чего ищешь? Банку, что ли? — спросила Дуня. — Так я ее схоронила!
Она выбежала и вернулась — в руке старый солдатский мешок.
Куманин сунул в него руку, вытащил железную коробку с пробами, снова сунул руку в мешок. Лицо его внезапно помрачнело, он пошарил в мешке, вывернул наизнанку — мешок был пуст.