— Я хотел рассказать тебе об этом в самый первый день.
— В самый первый день ты передал мне привет от Дениз. А когда мы с тобой в последний раз встретились в Нарбонне, то говорили о чем угодно, только не о Дениз.
Со стороны аэродрома доносились сильные взрывы.
— С первого дня я мучился…
— …потому что не мог рассказать мне всего, что произошло тогда в Париже?
— А как ты об этом догадался?
— Ты так изменился после той поездки, боялся смотреть мне в глаза, даже тогда, когда мы спорили на охоте с французами.
— Герхард, поверь мне…
Генгенбах перебил друга:
— У меня было достаточно времени, чтобы обо всем как следует подумать… и не только о том, как мы сидели в Лионе, наполовину отрезанные от всего мира… — Казалось, это волновало его сейчас больше всего на свете.
— Я боялся за нашу дружбу…
— А за другое?
— Другое сильнее.
— А она? Как она, Притих?
Тиль помедлил с ответом, думая в этот момент о том, любит ли его Дениз. Потом он молча кивнул.
В этот момент шофер уже завел машину, мотор равномерно гудел.
— Пошли. И давай больше не будем об этом говорить. — Генгенбах взял друга за плечо, и они медленно направились к машине.
Генгенбаху было больно от только что услышанного. Тиль был поражен благородством друга.
Некоторое время ехали молча. Какой-то корабль периодически обстреливал дорогу, ведущую в Кан. Время от времени Линдеман останавливал машину и прислушивался. Когда в воздухе слышался вой летящего снаряда, а затем раздавался грохот разрыва, Тиль кричал шоферу:
— Вперед!