Он отставил в сторону ружье и достал свой длинный охотничий нож. Попробовав его острие, он щелкнул языком.
– Если вы не видели никогда, как улепетывает медведь, то посмотрите сейчас! Станьте здесь, Джимми!
Он стал медленно подползать к медведю, в то время как Лангдон, затаив дыхание, стоял в ожидании того, что будет. Два раза Брюс оглядывался и широко плутовски улыбался. Через секунду или две действительно нужно было ожидать, что медведь вскочит как оглашенный и помчится по вершинам Скалистых гор без оглядки; при мысли об этом и при виде длинной, худощавой фигуры Брюса, который, как змея, фут за футом прокладывал себе путь вперед, Лангдон пришел в веселое настроение. Наконец Брюс добрался до скалы. Длинный, остроконечный нож сверкнул на солнце; затем он прыгнул вперед, и нож почти до половины вонзился в зад медведя. То, что последовало затем, в следующие полминуты, Лангдон не забудет никогда. Медведь не шелохнулся. Брюс ударил его во второй раз. Снова ни малейшего движения, и после этого второго удара Брюс застыл на месте, как камень, к которому он прислонился, широко раскрыв рот и уставившись на Лангдона.
– Ну, что вы на это скажете? – спросил он наконец и стал подниматься на ноги. – Он вовсе не спит, а издох!
Лангдон подбежал к нему, и оба вместе стали взбираться на скалу. Брюс все еще держал в руке нож, и на лице у него было какое-то странное выражение – глубокая складка залегла между бровей и не разглаживалась, пока он не заговорил.
– Никогда ничего подобного не видел раньше, – сказал он, вкладывая нож в ножны. – Это медведица, и у нее маленькие медвежата, которые от нее уже разбежались.
– Она охотилась на сурка, – добавил со своей стороны Лангдон, – и подкопалась под этот камень. Он свалился и задавил ее. Не правда ли, Брюс?
Брюс утвердительно кивнул головой.
– Никогда не видел ничего подобного, – повторил он. – Я часто удивлялся, почему их не раздавливали насмерть каменные глыбы, под которые они подкапывались, но никогда не видел этого воочию. Но где же медвежата? Куда они девались?
Он опустился на колени и стал осматривать соски медведицы.
– Их было у нее только двое, – сказал он, поднимаясь, – а может быть, даже и один. Трехмесячный!
– Значит, они издохнут от голода?
– Если только один, то наверное. На одного всегда хватает столько молока, что он уже больше никогда не привыкнет к меньшему количеству. Впрочем, медвежата – как дети. Их можно отнимать рано от груди и выкармливать на рожке. Вот видите, что значит бросать детей и оставлять их на произвол судьбы, – нравоучительно заметил Брюс. – Когда вы женитесь, Джимми, не позволяйте вашей жене так поступать. Часто дети даже сгорают или ломают себе шеи и становятся горбатыми!
Опять он стал взбираться наверх, все время глядя вниз на долину, и Лангдон шел следом за ним и все время думал о том, что могло статься с медвежонком.
А Мусква все еще лежал на скале бок о бок с Тиром, видел во сне мать, которую задавило на выступе глыбой камня и, не просыпаясь, тихо плакал.
Глава IX
Дуэль
Площадка, на которой лежали Тир и Мусква, была в первую очередь освещена утренним солнцем и по мере того, как оно поднималось все выше и выше, на ней становилось все теплее и теплее. Пробудившись, Тир широко развалился и вовсе не думал вставать. После ран, «сапус-увин» и пиршества в долине он чувствовал себя вполне превосходно и не очень-то спешил подняться и покинуть это теплое, солнечное место. Долгое время он пристально и с любопытством смотрел на Мускву. В ночном холодке маленький медвежонок плотно прижался к нему, забравшись в самое тепленькое местечко между его передними лапами, и лежал там, чисто по-детски проливая слезы во время сновидений.
Через несколько времени Тир сделал нечто такое, чего ни за что на свете не простил бы себе раньше, – он ласково обнюхал у себя между передних лап маленький пушистый шарик, и вдруг его большой, плоский красный язык облизал мордочку медвежонка; и, вероятно, все еще видя во сне мать, Мусква прижался к нему еще теснее. Как маленькие дети завоевывают себе расположение у тех злодеев, которые собираются их убить, так и Мусква странным образом втерся в жизнь Тира. Громадный гризли все еще был заинтересован. Он не только боролся с безотчетной неприязнью ко всем детенышам вообще, но и старался укротить в себе твердо установившиеся за десять лет одинокой жизни привычки. Он начинал сознавать, что в этой близости Мусквы было что-то очень приятное и дружественное. С появлением человека в его жизнь вошли новые эмоции, а может быть, одни зародыши эмоций. Пока не имеешь врагов и не находишься лицом к лицу с опасностями, то мало ценишь дружбу, и очень возможно, что Тир, только впервые столкнувшийся с действительными врагами и с настоящими опасностями, начинал понимать, что такое дружба. К тому же наступал брачный сезон, а от Мусквы пахло его матерью. И вот, благодаря всему этому, Тир и чувствовал в себе все возраставшее удовлетворение оттого, что Мусква продолжал лежать около него на солнышке и спать.
Он посмотрел вниз на долину, сверкавшую от влаги после ночного дождя, и не обнаружил ничего неприятного; понюхал воздух, который был насыщен девственной свежестью травы и цветов, бальзамическим запахом хвойных растений и прохладой воды, пролившейся прямо из облаков. Он стал зализывать себе раны, и это движение разбудило Мускву. Медвежонок поднял голову. Он пощурился некоторое время на солнце, затем почесал лапкой заспанную мордочку и поднялся на ноги. Как и все малыши, он готов был уже спозаранку начать играть, несмотря на все горести и невзгоды, перенесенные накануне. Пока Тир беспечно лежал на своей площадке, все время поглядывая в долину, Мусква стал обшаривать трещины в скале и сворачивать с места небольшие камни. С долины Тир перевел глаза на медвежонка. Во всей позе его было что-то такое, что указывало на то, что он был очень заинтересован пируэтами и причудливыми прыжками Мусквы. Затем он громоздко встал и встряхнулся. Последние пять минут он простоял, глядя вниз в долину и внюхиваясь в воздух, совершенно недвижимо, точно высеченный из камня. И Мусква, тоже насторожив ушки, подошел к нему и стал рядом с ним, переведя с него свои острые глазенки на залитое солнцем пространство, а затем тотчас же отбежал назад, точно ожидая, что сейчас произойдет нечто интересное.