Гризли
Громадный гризли ответил на его безмолвный вопрос. Он обогнул скалу и стал спускаться вниз в долину, и Мусква засеменил за ним так же, как это делал и вчера. Медвежонок чувствовал себя вдвое больше и вдвое сильнее, чем накануне, и уже больше не скучал по материнскому молоку. Тир быстро просветил его, и из него получился хищник. И медвежонок уже предчувствовал, что они возвращались теперь к тому самому месту, где вчера вечером совершали тризну.
Они были на полпути с горы, когда ветер донес до Тира нечто и заставил его остановиться на некоторое время и с глухим, глубоким ревом злобно ощетинить на спине густую шерсть. Запах, который он уловил, донесся до него со стороны его скрытых запасов и составлял для него нечто такое, чего он вовсе не намерен был терпеть именно в этом самом месте. Он ясно ощутил присутствие другого медведя. Это нисколько не обеспокоило бы его при обыкновенных обстоятельствах и не расстроило бы его и в том случае, если бы этот медведь оказался самкой. Но запах шел со стороны солнца и как раз от того самого места, где он скрыл в расщелине между кустами можжевельника своего карибу. Тир уже не останавливался и уже больше не задавал себе вопросов. Ворча на ходу, он стал спускаться так быстро, что Мусква едва за ним поспевал. Они не останавливались до тех пор, пока не дошли до края площадки, находившейся между озерком и можжевеловой зарослью, так что Мусква задыхался и широко раскрыл рот. Затем он насторожил ушки, вгляделся, и каждый мускул на его маленьком тельце напрягся.
В семидесяти пяти ярдах ниже вся их добыча была разворованной. Вором оказался большой черный медведь. Это был великолепный представитель своей расы. Он, может быть, весил пуда на три-четыре меньше, чем Тир, но был почти так же высок, и его шерсть лоснилась на солнце, как соболий мех, – вообще это был громаднейший и сильнейший зверь, ворвавшийся во владения Тира, и притом не на один день. Он вытащил из-под земли труп карибу и, несмотря на то, что на него глядели Тир и Мусква, преспокойно его пожирал.
Мусква вопросительно поглядел на Тира. «Что же нам теперь делать? – казалось, хотел он спросить. – Ведь так он съест весь наш завтрак!»
Медленно, но очень спокойно Тир стал покрывать эти последние семьдесят пять ярдов. Казалось, что теперь он вовсе даже и не спешил. Когда они добрались наконец до лужка и находились ярдах в тридцати или сорока от захватчика, Тир остановился опять. В его позе не было ровно ничего угрожающего, но шерсть на плечах ощетинилась так, как этого еще ни разу не замечал Мусква. Черный медведь посмотрел на них из-за своей еды, и вслед за тем целые полминуты оба они не отрывали глаз друг от друга. Медленно, точно маятник, голова Тира стала раскачиваться с боку на бок; черный застыл на месте, как сфинкс. В четырех или пяти футах от Тира стоял Мусква. Чисто по-ребячьи он догадывался, что очень скоро должно было произойти нечто интересное, и так же по-детски готов был поджать под себя свой коротенький хвостик и броситься вместе с Тиром бежать или выступить с ним вперед и ринуться в бой. Он был крайне удивлен тем, что голова Тира стала раскачиваться, как маятник. И вся природа понимала, что должны были обозначать эти покачивания.
«Берегись! Гризли уже закачал головой!» – сделал бы первое предостережение охотник в горах.
Черный медведь понял это и, как и все другие медведи во владениях Тира, должен был бы отступить назад, круто повернуться и начать удирать. Тир предоставил ему для этого достаточно времени. Но черный медведь был новичком в этой долине, возможно, что еще ни одного раза не был бит, и считал здесь хозяином только самого себя. Он не двинулся с места. И первое грозное ворчание последовало именно со стороны черного.
Опять, медленно и совершенно спокойно Тир выступил вперед – и на этот раз прямо на своего врага. Мусква последовал было за ним, а потом остановился и пополз на животе. В десяти футах от останков карибу Тир остановился снова, и на этот раз его голова закачалась еще быстрее, и низкий, раскатистый рев вдруг вырвался из его полуоткрытой пасти. Черный медведь оскалил свои белые клыки, и Мусква испугался и заплакал. Опять Тир стал подходить каждый раз всего только на один фут, и на этот раз его пасть уже волочилась по самой земле, а громадное тело горбилось. И все еще черный медведь вызывающе не трогался с места.
Когда же наконец они сошлись настолько близко, что между их мордами едва мог уложиться деревянный аршин, то последовала пауза. Пожалуй, целых полминуты они походили на двух обозлившихся друг на друга людей, из которых каждый упорством своего взгляда старался внушить другому ужас. Мусква дрожал, как в лихорадке, и плакал; он плакал так горько и безутешно, что его вздохи услышал Тир. То, что последовало затем, произошло так быстро, что Мусква перепугался не на жизнь, а на смерть, лег на живот и оставался без движения, как камень. С яростным, громким ревом, присущим одному только гризли и никакому другому животному во всем свете, Тир бросился на черного медведя. Черный немножко подался назад, но настолько, чтобы иметь возможность броситься на него со своей стороны, если они начнут сходиться грудь с грудью. Он повалился на спину, но Тир был слишком опытен, чтобы пойматься на такую коварную удочку и дать черному медведю возможность распороть ему живот задней ногой, а потому вонзил своему врагу в плечо зубы до самой кости. В то же время он нанес ему страшный удар левой лапой. Но Тир был копателем, и потому когти у него были тупы, тогда как черный медведь раскопками не занимался, а был ползуном по деревьям, и потому когти у него были остры, как ножи. Как ножи, вонзились они Тиру в его уже раненное плечо, и свежая кровь брызнула из него во все стороны.
С ревом, от которого, казалось, сотряслась вся земля, громадный гризли откинулся назад и поднялся на задние лапы во всю свою девятифутовую вышину. Этим он дал предостережение черному. Даже после этой первой схватки его враг мог бы отступить спокойно, и он не преследовал бы его. Но это была дуэль на смерть! Черный медведь не только ограбил его. Он открыл у него старую рану, и притом рану, нанесенную человеком! Минутой раньше Тир сражался бы с ним по всем правилам дуэли, без малейшей злобы или желания убить. Но теперь он уже рассвирепел. Он широко разинул пасть, губы его поднялись и обнажили белые зубы и красные десны; мускулы на носу напряглись, как струны, и между глазами появилась складка, точно щель, вырубленная топором на сосновой колоде. Его глаза сверкали, как два граната; их зеленовато-черные зрачки совершенно потерялись в засверкавшем в них огне. Глядя в этот момент на Тира, можно было сказать с уверенностью, что один из них после этой дуэли не останется в живых.
Тир был не из «стоячих» дуэлянтов. Он оставался на задних ногах всего только шесть или семь секунд и, как только подошел к нему черный медведь, он тотчас же опустился на все четыре ноги. Черный предупредил его как раз на полпути, и после этого в течение нескольких минут Мусква прижимался к земле все ближе и плотнее и, наблюдая за начавшейся борьбой, тоже стал сверкать глазами. Борьба становилась беспощадной. Это была драка, какой еще не было видано ни разу во всех джунглях и на всех этих горах, и рев от нее разносился по всей долине. Как два человеческих существа, оба гиганта пускали в ход свои могучие передние лапы, в то время как зубами и задними лапами они старались только распороть и разорвать друг друга на части. Целые две минуты они стояли, крепко обнявшись, и затем повалились оба на землю. Черный медведь жестоко действовал когтями; Тир главным образом пускал в ход зубы и свою ужасную правую заднюю ногу. Он не старался передними лапами бить своего врага, но только держал его ими или же отбрасывал его прочь. Он стремился подобрать его под себя, как сделал это с карибу, из второго выпустил потом все внутренности. То и дело он вонзал в мускулы врага свои длинные клыки; но в работе клыками черный медведь оказался еще проворнее, и правое плечо Тира в буквальном смысле слова было разорвано на куски, когда дело дошло до зубов. Мусква слышал, как они щелкали ими в воздухе; он слышал, как зубы одного ударялись о зубы другого, как болезненно трещали у них кости, и видел, как черный медведь вдруг повалился на бок, точно у него подломилась спина, и как Тир схватил его за горло.
И черный медведь все еще старался от него отбиться, хватая его ослабевшими уже челюстями, тогда как гризли еще плотнее сжимал ему горло зубами. Мусква вскочил на ноги. Он все еще дрожал от страха, но испытывал уже какое-то новое и странное ощущение. Это вовсе не была игра, в какую он обыкновенно играл со своей матерью.
В первый раз в жизни он увидал настоящую драку, и трепет зажег в нем кровь и потряс все его маленькое тело. С тихим, чисто детским ворчанием он тоже бросился вперед. Его зубки безобидно стали вонзаться в густую, длинную шерсть черного медведя и тянуть его за волосы. Он тащил за них и ворчал; он бросался на врага передними лапками и, охваченный слепой и безотчетной ненавистью, вырывал из него волосы целыми прядями. Черный медведь распростерся на спине, и одна из его задних лап полоснула Тира вдоль всего тела от груди до промежности. От такого удара выскочили бы кишки из карибу или оленя; после него на животе у Тира осталась красная, открытая, кровоточащая рана в три фута длиной. Чтобы это не повторилось во второй раз, гризли навалился на черного медведя сбоку, и его второй удар пришелся как раз по Мускве. Он дал ему такого шлепка ладонью, что медвежонок отлетел на двенадцать футов в сторону, точно брошенный камень.
В это время Тир разжал челюсти, выпустил из них горло своего врага и отвалился от него в сторону на два или на три фута. Он истекал кровью. Ею залиты были плечи, грудь и спина черного медведя; целые куски мяса были у него вырваны из тела; он хотел было подняться, но Тир насел на него опять. На этот раз он нанес ему уже самый смертельный удар. Его громадные челюсти сжались в мертвой хватке в верхней части носа черного медведя. Последовал ужасный треск – и дуэль окончилась. После этого черный медведь уже не мог больше оставаться в живых. Но Тир этого еще не знал. Теперь уж для него было легко пустить в ход когти задних лап. Целых десять минут после этого он продолжал колотить, точно молотом, и рвать черного медведя на части, хоть тот давно уже был мертв. И когда он уже окончательно справился с ним, то на место дуэли было страшно взглянуть. Земля была вся взрыта и пропитана кровью; по ней были раскиданы клочья шкуры и куски мяса; а сам черный медведь лежал разодранный пополам от начала и до конца.
А за две мили отсюда, бледные и чуть дыша от волнения, скорчившись у камня на горном скате, на них смотрели в свои зрительные аппараты Лангдон и Брюс. На таком расстоянии они были свидетелями ужасного зрелища, хотя и не могли видеть медвежонка. Когда Тир остановился наконец, тяжело дыша и истекая кровью, над своей бездыханной жертвой, Лангдон опустил бинокль.
– Ужас, что такое!.. – проговорил он.
Брюс вскочил на ноги.
– Идем! – воскликнул он. – Черный медведь погиб! Если мы попадем вовремя, то и гризли будет наш!
А там, внизу, на лугу, Мусква подбежал к Тиру с куском еще теплой шкуры в зубах, и Тир опустил свою большую, истекавшую кровью голову и в первый раз высунул красный язык и ласково стал лизать им мордочку Мусквы. Маленький рыжеголовый медвежонок показал себя героем и, может быть, Тир это заметил и понял.