Покаяние

— Так держать!

— Есть так держать!

Но картушка продолжала сдвигаться вправо, завертелась быстрее, и сколько держать на курсе, я уже не знал, поскольку совершенно не соображал, где должны быть эти «пять вправо». Чувствуя неладное, капитан обернулся, посмотрел на меня, но мой, как ему показалось, уверенный вид, успокоил его.

— Влево десять градусов, — попытался капитан исправить мою ошибку, но я уже и сам с перепугу заломил руль влево.

— Есть десять влево! — снова отрепетовал я, и всё повторилось: на какой–то момент нос судна оказался в нужном направлении.

— Так держать!

— Есть так держать!

А как держать?! Картушка дико закрутилась влево, и капитан дико закричал:

— Ты что творишь?! Право руля!

Я сам понял, что много взял влево, лихорадочно и до отказа переложил руль вправо. Но слишком много. Лайнер круто покатился вправо и не миновать бы катастрофы, но капитан подбежал к машинному телеграфу, дёрнул рукоятки на «Полный назад!», отшвырнул меня и сам схватился за руль. Выровняв теплоход на курсе, облегчённо вздохнул и подозвал к себе старшего помощника.

— Где вы нашли это чудо? Он же ни бельмеса не петрит в компасе!

— Из пароходства прислали… на замену отпускникам…

— Ну, я с вами ещё разберусь… Боцмана ко мне! А ты…, — он смерил меня уничтожающим взглядом, — а ты… пошёл вон с глаз моих!

Побитым псом я вернулся в каюту. Вовка лежал на диване и читал «Женщину в песках» Кобо Абэ.

— Чего так рано, Хуго? — откладывая книгу, поинтересовался товарищ.

Я рассказал о своих злоключениях на мостике. Вовка расхохотался.

— Ину мо арукэба бо ни атару, — тотчас привёл он японскую поговорку, что означало: «И собака, бегающая где–попало, получает палкой!».

За стеклом забрызганного водой иллюминатора уже плескались волны Японского моря, когда по судовой трансляции объявили:

— Матросу Гусаченко прибыть в каюту капитана.

У роскошной двери из лакированного красного дерева я потоптался в нерешительности и несмело постучал.