– Мы хотим на корабль, – отвечал я, держа руки перед ртом, чтобы не так громко было.
– Кто вы такие?
– Мичманы Больвер и Девис и матрос Боб.
– Прочь!
Мы переглянулись вне себя от удивления, тем более что вахтенный матрос был близкий приятель Боба и, верно, очень бы желал скрыть нашу неисправность. Думая, что он, может быть, не расслышал, я сказал ему:
– Ты, верно, не слыхал, Патрик. Говорят тебе, что это мы, Больвер, Девис и Боб, и что мы возвращаемся на корабль. Неужели ты не узнаешь моего голоса?
– Прочь! – завопил опять Патрик таким громким и повелительным голосом, что, вскрикнув в третий раз, он, верно, разбудил бы весь корабль, поэтому Боб, не дожидаясь третьего крика, начал грести прочь.
Мы поняли его намерение и, в знак согласия, кивнули ему. Он хотел выйти из вида корабля и потом, сделав круг, подойти еще с большими предосторожностями с другого бока, в надежде, что, может быть, там посчастливится. Удалившись на некоторое расстояние от корабля, мы остановились на минуту, обвернули весла своими носовыми платками и небольшим парусом, который разодрали надвое, потом Боб снова начал грести, но так тихо, что мы сами не слыхали шума весел, и один только фосфорический след, который мы оставляли за собой, мог обличить нас.
Мы радовались своей хитрости, были почти уверены, что проберемся на корабль, но, подойдя к нему футов на двадцать, увидели, что часовой, морской солдат, ходивший по палубе, остановился. Через минуту опять послышался крик:
– Эй, на лодке! Что надо?
– Да черт вас возьми! Ведь вам только говорят, что мы хотим вернуться на корабль, – сказал Джеймс, который, подобно мне, выходил уже из терпения.
– Прочь! – закричал часовой.
– Да что с вами сделалось? Ведь мы не пираты! – сказал я.
– Прочь! – повторил часовой.
Мы не послушались и велели Бобу грести к кораблю.
– Прочь! – закричал опять часовой, опустив ружье к нам дулом. – Прочь, или я выстрелю!
– Тут какая-то чертовщина, – пробормотал Боб. – Я думаю, ваше благородие, что всего лучше теперь послушаться.
– Да когда же мы попадем на корабль? – спросил я.
– В утреннюю вахту, когда уже будет светло.
До утренней вахты оставалось еще часа четыре, но делать было нечего: мы решились ждать и отошли от корабля на положенное расстояние. Боб предлагал было съехать на берег, потому что там удобнее было бы отдохнуть, чем в лодке, но собаки отбили у нас охоту гулять ночью по Константинополю. Мы остались посереди Босфора. Если бы наказание наше этим и ограничилось, было бы еще сносно, потому что ночь была прекрасной и воздух теплым, но прием, какой нам сделали, не обещал ничего доброго, и немудрено, что это нас беспокоило, потому что мы хорошо знали характер Борка. Несмотря на красоту зари, которая начинала заниматься, и великолепное зрелище, которое представилось нам при восходе солнца и в другое время привело бы меня в восторг, эти четыре часа показались нам ужасно долгими, почти невыносимыми. Наконец свисток возвестил, что вахту сменяют. Мы снова приближались к кораблю. В этот раз нас уже не окликали.