Охотники за пармезаном

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ненавижу ее! – истерично выкрикнула Ежевикина, размазывая тушь по лицу. – Город-вампир! Одни сволочи!

– А есть какой-нибудь город, от которого вы без ума? – полюбопытствовал Тихманский.

Ежевикина даже перестала плакать.

– Одесса, – мечтательно ответила она. – Жемчужина у моря.

– Одесса – это прекрасно, – начал подначивать Тихманский. – Фрукты, пляж, солнце, добрые и весёлые одесситы. Тепло, хорошо. Не то, что эта грязь, пробки и суета на улицах. Хотите квартиру на Дерибасовской? Тут у вас семьдесят квадратов, а там будет… ммм… сто пятьдесят. Обставим не хуже.

Даша шмыгнула носом и заинтересованно поглядела на Тихманского.

– Я согласна, – в первый раз грустно улыбнулась она. – Вы такой милый. Давайте я все-таки сделаю вам кое-что приятное… просто в знак нашей дружбы…

***

Операция по выселению Даши Ежевикиной прошла блестяще. Ее квартиру продали за восемьсот пятьдесят тысяч долларов. Но самой Даше сказали, что за семьсот девяносто. Она была так занята собой, что даже не обратила на это внимание. Далее, Тихманский сказал, что управляющей компании положено шесть процентов за продажу и забрал себе ещё сорок семь тысяч четыреста долларов. С оставшихся семисот сорока двух тысяч Тихманский вычел двадцать две тысячи в счёт накопленных долгов за коммунальные услуги.

Взамен Даше купили роскошный одесский пентхаус за триста восемьдесят тысяч на улице вице-адмирала Азарова и остаток зачислили ей на банковский счёт. У продавца одесской квартиры Тихманский, как посредник, выторговал ещё три процента. Таким образом, чистая прибыль от сделки составила сто сорок тысяч восемьсот долларов. Арбеньев был в восхищении. Авторитет Тихманского в компании поднялся необыкновенно.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

После того, как Тихманский завладел Павловским театром, он задумался про обновление репертуара. Для нового театрального сезона он пригласил знаменитого декоратора и дизайнера костюмов Алекса Фиансэ. Тот часть жизни провёл в Париже, чем и объяснялся столь звучный псевдоним. Настоящую фамилию Фиансэ уже никто не помнил. Бог знает, чем занимался Фиансэ во Франции. Сам он горделиво отвечал на этот вопрос, что поставил там больше ста спектаклей, в том числе с легендарной Марьей Пясецкой. В мемуарах же Марьи никакого упоминания о Фиансэ обнаружить не удалось. Злые языки утверждали, что в Париже Фиансэ подрабатывал лишь помощником бутафора. Впрочем, на то они и злые.

У Фиансэ было квадратное лицо с большим узким ртом, похожее на почтовый ящик с прорезью, и набор очков в дорогих оправах на все случаи жизни. Он обожал расписанные звёздами и полумесяцами костюмы, в которых выглядел то ли фокусником из заштатного цирка, то ли звездочетом из детского фэнтези. Утверждал, что ведёт родословную от известного белого генерала и щедро одаривал окружающих эпитетами «быдло» и «маргиналы».

В своё время он быстро сделал себе карьеру на критике примадонны российской эстрады Анны Горлачевой.

– Жуткая причёска, – говорил он, капризно поджимая губы. – А идею балахона стырила у Демиса Руссоса. А эти мини? Как их можно надевать с ногами, как у слонопотама?

Вообще создавалось впечатление, что Фиансэ всех ныне живущих женщин ненавидит и презирает. Любил он только почивших в бозе звёзд. Имена Риты Хейворт, Вивьен Ли, Грейс Келли срывались с его уст, как прекрасные бабочки, и порхали вокруг. Главным хобби Фиансэ было коллекционирование старых платьев известных женщин. Он мог часами толковать о них с каким-то женственным восхищением, с манерным придыханием, и Тихманскому легко было представить, как он у себя дома зарывается лицом в эти тряпки и вдыхает нафталиновые ароматы.

Фиансэ успевал все: вести телевизионное шоу, радиопередачу, писать книги о моде и проводить мастер-классы для обеспеченных скучающих женщин на выезде. Все это он делал весело, легко и как-то очень поверхностно. Ведя за собой выводок поклонниц по тесным улочкам Стамбула, Венеции, Касабланки или Барселоны, Фиансэ сыпал фактами – а зачастую их просто придумывал – о жизни знаменитостей, которые здесь бывали. С подопечными он обращался грубо, саркастически, шпынял и издевался, но странным образом именно это их и привлекало.

– Эй, колхозница, – слышался в стамбульских переулках тонкий фальцет Фиансэ, – давай-ка, шевели задницей. Что ты сегодня на себя напялила? Это платье идёт тебе, как корове седло! В нем работать только в дешёвом борделе! Чтобы сегодня купила что-нибудь от Шанель и переодела!

И отмеченная острым языком маэстро избранница жмурилась, получив свою кратковременную порцию славы.

Когда маэстро уставал от мирской суеты, то скрывался на неделю от публики в своём скромном деревянном домике на глухой эстонской мызе. Здесь же хранились и его коллекции костюмов. По случайности он купил его у унылого неразговорчивого эстонца за три тысячи евро. Когда Фиансэ был в хорошем настроении, он называл этот скворечник «элитной недвижимостью в Европе», «усадьбой» и даже «поместьем». Когда был чем-то раздражён, то домик превращался в «мою скромную хибарку для меня и двух-трёх друзей».