– Пожили…
– Так кому мне докладывать? Что ротный сказал?
– Мне и докладывай. Я ж должен знать, что там деется, за речкой. А потом Мотовилову доложишь.
Петров сидел неподалёку на гранатном ящике. Он слушал разговор двух земляков и переобувался. Никак не получалось у него правильно наматывать портянки. Как бы он ни старался, а правую ногу через час-другой ходьбы начинало то на пятке, то на носке, то ещё где-нибудь тереть и надавливать. Натруженные ноги нехорошо пахли кислым, с примесью застоялого сапожного духа. Петров пошевелил пальцами. Холодные, как лёд, дождинки приятно прокалывали гудящие от усталости ступни. С минуту он сидел так, дав ногам простор и дыхание. Потом подмотал портянку и сунул ногу сперва в левый сапог. Когда начал обувать правый, услышал, как забранился старшина. Не сразу и понял, что – на него.
– Что ж ты делаешь, такой-рассякой да с перекосом! Как ты портянку подмотал? А ну-ка, покажь!
Старшина Звягин, сдёрнул с ноги Петрова портянку. Не успел тот опомниться, как взводный схватил огромными ручищами его ногу, расправил портянку, встряхнув её перед носом бойца, и ловко обмотал вокруг ступни, а остаток, короткий косячок, который Петрову всегда некуда было девать, ловко подсунул под складку.
– Вот так! Запомнил?
Петров кивнул.
– Что ж ты своего второго номера сапоги носить не обучил? Как же он у тебя с ружьём справляется?
– Справляется, – зачем-то сказал неправду младший сержант Колышкин и даже не посмотрел на Петрова.
– Трофей прихватили? – кивнул старшина на немецкую винтовку, которую Петров старался не выпускать из рук. – Снайперская, что ли?
– Снайперская. В танке нашёл. И зачем она танкистам?
– А ну-ка, сынок, дай посмотреть. – И старшина потянулся к его винтовке.
У Петрова заныло в боку. Как перед боем. «Ну, всё, – подумал он, – больше я её не увижу». Он нехотя подал старшине немецкую винтовку. «Да и чёрт с ней, из-за неё едва не взорвались, – вздохнул он уже с облегчением. – А я и со своей повоюю, мне её родина вручила».
Старшина отвёл парусиновый полог, закрывавший лаз в землянку, и оттуда в траншею сразу потёк и заколыхался тусклый желтоватый, как здешний песок, свет керосиновой лампы. Лампа стояла на сбитом из горбыля столе, без стекла. И только теперь, в этом неверном, но всё же достаточном свете, Петров разглядел снайперскую винтовку, всю, от приклада до оптического прицела и невысокой мушки на конце ствола. Но теперь винтовка была в чужих руках. Петров негодовал не столько на командира второго взвода старшину Звягина, сколько на бронебойщика. Подарил он… Даже слова не вымолвит…
– В танке, говоришь, нашёл? Хороша. А хочешь, я тебе за неё три фляжки спирту дам?
– Не надо, Никанорыч. Я её уже парню подарил. Калуга мне жизнь спас.
– Понятно. Дарёное не дарят. – Старшина посмотрел на Петрова. – Ты что, калужский?
– Калужский.
– Из самой Калуги?