– Не в этот раз, наблюдатель! – Торжественно повторил Он. – Никуда ты не уйдёшь.
Но я затягиваемая петлёй всё сильнее, не могла потерять этот шанс на спасение и рванула головой что есть сил, одновременно крича от острой боли. Мне снова повезло. Скользкая кожа Его перчатки и моё отчаяние освободили меня. Но я лишилась доброй пряди волос, которая осталась в яростно сжатом кулаке моего врага.
Вот так, со жгучей болью в затылке, прижимая обе торбы по бокам, я покинула дом моих друзей, подстёгиваемая вдогонку оглушительно нестерпимым воем гнева и досады. Петля была пустынна, на моём пересечении времени не мелькнуло ни одной пространственной дороги, ни одного намёка на другого наблюдателя. Я забралась слишком далеко и надолго.
XIV
Я помню в детстве одну тропку-дорожку, по которой мы с мамой ходили, когда она забирала меня из садика. Она была особенной для меня в любой день, независимо от времени года. Такого уюта и таинственности, даже некой сакральности я не находила ни на одной другой дороге. Эта тропка, закатанная однажды небольшим слоем асфальта, вела вдоль проезжей дороги мимо нескольких старых домов.
Как сейчас помню, четыре трёхэтажных кирпичных старожилы, окрашенные в светлые и тёплые цвета зелени и солнца, будоражили моё детское воображение потёртыми углами и покатыми чернеющими крышами. Я не могла оторваться от их живых полных загадок окон, сокрытых пёстрым рисунком занавесей. И дома те всегда окружала тишина. Я бы даже сказала, что тишина шла с нами рука об руку, пока мы не сворачивали с этой дорожки.
А вдоль тропки, что шириной была просторна одному, а двоим приходилось идти чуть ли не впритык, вдоль неё рос почётный караул из белоснежных берёз, стройных и сутулых. Но тогда в детстве, мне казалось, что сгорбленные деревца кланялись каждому, кто шагал меж ними, здороваясь, и жаждая дотронутся в знаке приветствия.
Ещё на дорожку временами наползали нагловатые и проказливые кустарники акации и шиповника, ловко цепляя своими тонкими, но сильными ветками за одежду, норовя царапнуть кожу или задрать юбку зазевавшейся девочке. С такими «шалунами» расправлялись дворники, ловко и аккуратно подстригая разросшуюся зелень.
Но росли вдоль тропки и робкие кусты сирени, смущённо тянувшие свои руки-ветви с крупными гладкими листьями, в надежде получить тёплое прикосновение или одарить кого-нибудь своими душистыми цветами.
Я всех их помню, каждый куст, каждое дерево, каждый излом дорожки. Спустя детство и юность, мне довелось вновь ступить на эту тропу и пройти её от начала до конца. Я не была там много лет, но память благосклонно сохранила всё виденное мною ранее в целостности.
Так вышло, что эти годы сказались на моей любимой тропинке. Больше не было тех внимательных дворников, воевавших временами с атаковавшими дорожку кустарниками, больше некому было сметать падавшую листву с асфальтовой поверхности. Запустение и небрежность были во всём, чего касался мой взор. Заброшенность, от которой стало горько. Дорожка потеряла тот уют и таинственность, даже дома имели совсем иной вид, хоть стояли на прежних местах и выглядели браво.
Видимо та тайна, которую я чувствовала ребёнком, ушла с годами, рассеялась в моём взрослении, растеряв всё очарование детской фантазии. А может, о ней просто забыли другие люди, забросив ту узкую дорожку, по которой тишина когда-то шла рука об руку с каждым.
Зачем нужны наблюдатели? Какая от них польза? Эти странные люди, наделённые зачем-то силой повелевать временем, но сидящие, словно извращенцы в кустах, только в их случае этими кустами служит временная тень. Зачем они нужны, если им нельзя влиять на самый маленький ход истории? Совершенно бессмысленная ветвь человечества.
Силы оставили меня вместе с остатками разума. Я лежала маленьким комочком, обхватив колени руками, словно младенец в чреве матери. Только я не была младенцем, а чрево не было материнским. У меня не хватило смелости сойти с временной петли, я лежала в её мерцающем свете и ждала. Даже не знаю, чего ждала. Затылок ещё горел от Его смертного прикосновения, но даже боль отстранилась от меня, отступив в тень моего отчаяния.
Я была готова к тому, что Он вот-вот появится рядом и закончит то, что началось давно. Мне не было ни холодно, ни тепло. Меня сковала тоска, и впервые моя жизнерадостность, моё чувство юмора меня оставили и растворились за переделами времени. Я ещё подумала, что рано или поздно конец приходит всему, даже смеху.
Я лежала и ждала Смерть. Глупо, не так ли, когда можно было не бежать никуда, а позволить случиться неизбежному в домике моих друзей? Да, да, именно неизбежное. Там в доме взглянув в волчьи глаза, я наконец-то осознала, что всё закончится лишь с одним единственным финалом, и неважно, где будет поставлена точка. От места слагаемых сумма не меняется. Нет ничего точнее математики.
Я ещё подумала, а может у всех так происходит перед концом? Может каждый, прежде чем уйти за ту сторону петли, тоже осознаёт всю тщету и теряет остатки надежды и радости? Если так, то этот миг чудовищнее Его клыков, он невыносим и бездушен, он глух, он лишен музыки и радуги, он тяжелее всей земли.
Профессор…. Я услышала его голос в этой немоте. Так удивительно было его осознать, потому что голос исходил из моей же головы. Сначала это было похоже на легкий шёпот листвы, по которой второпях бежит утренний ветер. Затем к шелесту присоединился стук дождевых капель, падавших с приятным потрескиванием на древесные листья. Когда тихий шелестящий ветер перешёл в мощный шквал, а дождь в залихватский ливень, я услышала грандиозный громовой перекат. Это было удивительно, ведь вокруг ничего не существовало, кроме мерцающего света временной петли.
ebooksa