В Маньчжурских степях и дебрях

Блеснуло голубое небо… Жаворонок запел.

Далеко остались степи Манчжурии, будто их никогда и не было вовсе и нет теперь.

Все глубже, глубже погружается он в покой и тишину, словно прячется в себя, уходит в свою душу…

А сверчок все трещит…

Теперь уж, кажется, он кричит громко, настойчиво, будто зовет кого-то издали.

— Иди, иди! Проснись!

И издали плывут знакомые звуки, знакомые картины. Тоненьким голоском заржал жеребенок, тарахтит телега.

Дорога у них в деревне шла около речки. Вон она баба стоит около берега, подоткнув подол, по щиколотки, в воде, колотит белье пральником. Звонко стучит пральник.

Дьячок сидит около моста под ракитой с удочкой.

Ишь как сверкнуло! Рыбу выхватил.

Трюк-трюк, трюк-трюк!..

Или это не рыба?..

Все смутнее и неопределеннее становится мысль. Звуки и образы тускнеют. Вечер наступил.

А! Ишь как сыростью тянет. Перепел крикнул и умолк. Далеко в поле простучали колеса… Пахнуло спелой рожью. Мгновенно заплескала река о берег.

Все тише кругом.

Где-то слышно, как запирают ворота и говорят про что-то, а про что — не разберешь — глухо и неясно…

Совсем незаметно наплыл сон, будто темная бесшумная волна перекатилась через Рябова.

Засыпая, он опять услышал сверчка.

И казалось ему, что он маленький лет девяти-десяти, и лежит на печке, а под печкой трещит сверчок.

Глава V