«Конечно, нет ничего! Нет ничего».
Но он чувствует, как у него начинают чуть-чуть стучать зубы.
«Ничего, ничего! — старается он втолковать самому себе. — Ничего!» — И поднимает веки.
Глаза лихорадочно пробегают все пространство перед ним.
Он уж ищет теперь сам ужаса.
— Как нет! Вон, вон…
А зубы стучать…
«Кто это!»
Крик готов вырваться из груди. Большое, большое лицо смотрит на него из тумана, желтовато-серое, с темными, словно заплывшими тенью глазами.
Но ведь не может быт такого большого лица!
Мысль эта, однако, мгновенна, как сверкнувшая и потухшая искра.
Нет ни большого, ни малого; ест только черты и формы.
О, какие у него глаза, темные, полные муки. А губы смеются. Зубы видны между губ. Потом глаза еще больше затянуло тенью, губы расплылись безобразно широко, и их тоже охватывает тень. Все лицо отодвигается, уходить в туман.
Мгновенье, и его уж нет.
Но в нем остался этот взгляд, полный муки, вселяющий ужас в сердце.
И он сознает, если еще раз выплывет из тумана это лицо, он не выдержит и крикнет, чтоб оно не появлялось больше, чтоб оно уходило к себе туда, откуда оно явилось…
И уж он шепчет:
«Уйди, уйди… к себе…»
И старая мысль:
«Куда к себе?…»