Когда остеклянели ее глаза, погладил я ее в последний раз по голове, махнул рукой, да и пошел, куда глаза глядят, в степь, не сняв даже и седла, хотя в потнике и порядочно было зашито и русских и бухарских денег.
Где и сколько я бродил — не знаю… Подобрал меня купеческий караван, что возвращался в Андхой из бухарских владений.
Пробыл я без памяти, сумасшедшим больше полгода, — а вы знаете, как относятся к сумасшедшим мусульмане. Кто-то кормил, поил меня, а когда понемногу вернулась память, то люди стали звать меня стариком, хотя мне еще и сорока лет не было.
Поступил я на почетную, стариковскую службу, вожатым каравана к одному хозяину. Так и прожил у него до самого того времени, как русские стряхнули с плеч своего царя и вырвали у своих баев их имущества, как у змеи ядовитый язык. Перебрался я тогда на Аму и сделался проводником у разных казенных людей, которые теперь разъезжают по степям уже не для притеснений и обид, а для пользы народа.
Познакомился я и с «болшебеками» (большевиками) и подумывал войти к ним в партию. Отказать мне они не отказали, но только разъяснили: «Ты, — говорят, — дед, старых корней дерево, все старину жалеешь. А старину забывать надо да к новому приучаться. По ненависти к байству ты нам свой человек, а все же любовь к старому тебя крепко держит. И выходит, ты человек — половинка. Ну, а джолдаш[19]) ты для нас хороший, и мы тебя не отталкиваем».
А как мне старого не вспоминать, когда с ним вся моя удаль крепким арканом связана! Да и Ак-Юлдуз все в том же прошлом.
Тяжело вздохнул Джанбатыр и, помолчав, прибавил:
— Хорошо теперь все повернулось для бедняков. Сделали болшебеки то, о чем еще с детства думала моя голова. А все же не забудешь старое. Были и джигиты в прежнее время, были и кони. Теперь таких не увидишь…
Наступило молчание. Джигиты укладывались спать.
От камышей Аму-Дарьи слабо доносился визгливый, заливистый плач шакалов.
Джанбатыр лежал неподвижно, укрывшись с головой халатом. Улегся и я, но долго не мог заснуть, перебирая красочную жизнь этого самобытного чудака, своеобразного «революционера-консерватора».
Величайшая коллекция рогов
На этой фотографии мы видим величайшую коллекцию рогов диких животных, которую вывез из своей африканской экспедиции американский путешественник и охотник Кермит Рузвельт. Коллекция эта пожертвована Чикагскому естественно-историческому музею. Куратор зоологического отделения этого музея, доктор Осхуд, снят на первом плане с рогами огромного оленя.
ПИГМЕНТИН Д-РА РОФ
Андрея встретила старушка Фрина, исполнявшая в доме Рофа обязанности экономки. Сам дядя Роф за неделю до приезда Андрея уехал в научную командировку в Париж. В оставленном на имя Андрея письме он объяснял, что не имел возможности отложить отъезд, попросил Андрея «быть как дома» и непременно дождаться его возвращения.
В Трулль Андрея влекло не столько желание увидеть дядю Рофа, сколько другие соображения, и потому он хладнокровно отнесся к факту отсутствия хозяина. Дочь директора коммерческого училища Эмма Нойль приехала на летние каникулы в Трулль двумя неделями позже Андрея. Встреча молодых людей была самая сердечная.
За три года разлуки Эмма Нойль из хорошенького подростка превратилась в изящную молодую девушку. Никогда не покидавшее Андрея чувство симпатии к Эмме, с которой он ранее находился в товарищеских отношениях, теперь приобрело характер влюбленности. Эмма отвечала Андрею тем же чувством — и это обстоятельство озарило пребывание молодого человека в Трулле светом спокойной радости.
ebooksa