Забросив на месяц университетские занятия, Лобанов с утра до ночи носился по учреждениям и разговаривал, с «кочевниками».
И когда выпал первый снег, на пустошь рядом со стрючковскими развалинами начали свозить строительный материал для возведения первого дома вновь организованного жилищно-строительного кооператива.
Большинство прежних искателей клада были безработные и теперь получили работу на постройке. Работали с остервенением, потому что строили собственный, кооперативный дом.
Стручков, быстро оправившийся от пережитого потрясения, уехал в деревню, получил там надел земли и в настоящее время усердно занимается огородничеством и пчеловодством. Больших успехов он достиг в селекционных работах. Ему удалось вывести замечательный сорт гигантской кормовой свеклы. Характер его нисколько не изменился, но у него навсегда осталось сильнейшее отвращение к слову «клад»…
НЕОБЫЧАЙНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
БОЧЕНКИНА И ХВОЩА
Удивительно незадачливый выдался этот год для нашего городка и для всего нашего уезда. Несчастья одно за другим так и сыпались на наши бедные головы, а началось с того, что в деревне Вязовке, под самым городом, в один вечер сгорело несколько дворов. После этого пожары в городе стали возникать до того часто, что наша славная городская команда была постоянно на-чеку. Она до того навострилась, что стала выезжать на пожар с быстротою молнии уже через каких-нибудь два, максимум три часа после тревоги…
Помимо пожаров, мы страдали от небывалой жары и засухи, с ужасом наблюдая, как крестьянский урожай погибал на корню от бездождья.
Несчастья этим не ограничивались. На железнодорожном мосту через речку Уперту, неподалеку от города, случилось крушение товаро-пассажирского поезда, шедшего в Москву, и это крушение даже сопровождалось человеческими жертвами.
Непосредственно после этой печальной катастрофы на наш город нашло новое страшное бедствие — жулики… У нас и дня не проходило без краж, которые носили довольно странный характер. Больше всего почему-то воровали домашних уток и гусей на городском пруду. У меня у самого там стибрили породистого гусенка. У гражданина Кобякова увели со двора его гнедую кобылу, а у парикмахера Улыбкина, жившего на берегу пруда, неизвестные жулики стащили поросенка.
Все эти бедствия приняли такие размеры, что нашей газетке пришлось отвести целую страницу под отдел «происшествия», и однажды там появилась бойкая статейка под заголовком «Милиционер, подтянись»… а между тем надо с полным беспристрастием констатировать, что наша милиция, возглавляемая энергичным начальником, была на высоте положения. Милиция из кожи лезла вон, чтобы зацапать воров, но воры были до того искусны, что оставались неуловимыми, и каждое утро какая-либо из домашних хозяек не досчитывалась на пруду либо пары уток, либо гусака.
Теперь при встречах друг с другом наши почтенные гражданки вместо обычных приветствий произносили совсем иные слова, как, например:
— Слыхали: Марья-то Николавна плачет, заливается!.. Нынче у нее вторую гусыню жулики сперли…
Или же:
— Шурупиха, несчастная, горькими слезами с утра рыдает. Селезень-то се улыбнулся нынче ночью… Беда, что творится!..
После таких приветствий хозяйки обыкновенно начинали охать и ругать милиционеров, а между тем два бдительных милицейских поста, выставленные начальством к берегам пруда, всю ночь не смыкали глаз и зорко следили за каждым появлявшимся гражданином.
Странно созданы обыватели… Не замечали ли вы, что в общественной и даже в собственной беде обыватель большей частью бывает инертен. Он любит ныть, хныкать и причитать, но мало способен на проявление энергичной самодеятельности, покуда его на это как следует не раскачают…