Недель пять продолжались приготовления. Перенесли в другое место две-три сакли, лепившиеся у подножия горы. Рассчитали и подготовили место для обвала ниже по скату, устроили сигнализацию. Вызванный подрывной отряд долго возился с кремнистой породой горы, закладывая в нее удвоенные патроны.
Гущин все это время находился в большом возбуждении; не то, чтобы он сомневался в своих расчетах; нет, наука и его опыт исключали всякую возможность ошибки. Это скорее было беспокойство человека, которому люди выдали безоговорочно аванс доверия, — и потому даже тысячная доля вероятия не оправдать его взвинчивала Гущину нервы. Но внешне он почти не изменился: так же упористо, лбом вперед, держал он голову, и жест его, как всегда, был медлительный, мужичий, унаследованный от предков. Только на челюстях выступили по два желвака с каждой стороны: челюсти были железно сжаты, да в глазах горел глубокий огонь…
Был и еще один человек на промыслах, который тоже был возбужден предстоявшим. Но возбуждение его было какое-то праздничное. Он часто бегал к горе и внимательно смотрел на приготовления. Лицо его, цвета обожженной глины, вспыхивало тогда ослепительной полнозубой улыбкой, и далеко разносилось торжествующее:
— Га-га-га!..
Это был Амир. Его ожидание обострялось чем-то неладным, творившимся в соседнем селении Шихове. Все чаще и в самое неурочное время там скрипели двери. К ночи собирались кучки народа, слышались плач и причитания о «праведнице» Биби, о великом землетрясении, о конце мира…
Он и сам еще так недавно не ждал иного света, кроме как с неба. Но теперь в школе для рабочих он узнал такие вещи, которых не забудет до смерти; они ослепительным лучом осветили все закоулки его темного мозга и перевернули там вверх дном все, что было расставлено отцами. Он еще толком не разобрался во всем, но сердце уже было на стороне открывавшегося. Только нужно было убить в себе последние колебания, нужно было внешнее сильное доказательство для его впечатлительной натуры. Амир и обрадовался горе. Она выручит! Взлетит или не взлетит? Затрясется ли земля, как говорят люди?..
В назначенное для взрыва утро он не первый пришел к горе — робким табуном там уже сбились женщины. Они походили скорее на толпу обреченных призраков из дантовского ада — до того мрачное зрелище представляли они в своих длинных черных покрывалах, из-под которых мертвенно бледнели спрятанные лица. Это были забитые существа, которые пришли сюда, чтобы увидеть чудо и кару…
Невдалеке от них собиралась другая толпа. Здесь мелькали бодрые молодые лица, открытые навстречу людям и солнцу. Ярко-расшитые тюбетейки и красные повязки празднично расцветили пригорок с этой стороны.
Это были два мира, вставшие лицом к лицу. Взоры и тех и других тянулись к горе, но то, что готовилось, для одних было святотатством, а для других — порывом в будущее…
Впереди хлопотали рабочие над последними приготовлениями. У некоторых из них брови были насуплены, и глаза упорно смотрели в землю: в душе у них происходила тяжелая борьба. Но уйти в сторону им было уже стыдно.
Утро шло из-за моря. А море было суровое, стальное. Внизу, на прибрежье, серовато громоздились вышки, леса, решетки, трубы, переходы, лестницы, — похоже было на гигантскую стройку невиданного образца. И над всем этим поднимался клык «святой» горы, окровавленный первыми брызгами солнца.
Последние минуты, быстро семеня ножками, подбежали к назначенному сроку. Несмотря на общее ожидание, все началось как-то неожиданно. Сначала земля, как старушка, устало и длинно охнула. В следующий момент гора едва уловимо качнулась и как будто слегка повернулась вокруг своей оси. А затем, словно застыв в раздумье на какую-то долю секунды, она оглушительно рухнула могучим каменным каскадом. Столб пыли метнулся под небо и непроницаемо окутал чудовищный развал. Почву под ногами передернуло, и черные фигуры с воем, в смятении повалились на землю. А рядом раскатилось ликующее, победное «ура».
Когда облако пыли ветром оттянуло в сторону и подрывники установили безопасность, рабочие двинулись к месту взрыва. Некоторые из них не могли преодолеть суеверного страха: глаза их все еще чего-то ждали, блуждая по сторонам.
Амир был тут же. Он ликовал.
Грохот взрыва был для него освобождением: ему стало совсем легко. Он зорко и ревниво следил теперь по сторонам, зная, что суеверия живучи.
Вот соседняя спина воровато гнется, и человек, трусливо оглядываясь, быстро завертывает какой-то комок в сдернутую с головы повязку. Амир знает эти «святые» кусочки, их оскорбительную власть над людьми, и в два прыжка он — около соседа. Но человек ощерился на него, как волк, и в глазах у него набухала мутная злоба. Амир отступил. Он понял, что через эту немощь сразу не перешагнешь. И его радость от этого не потускнела. Он шел по каменной россыпи, крепко надавливая ногами, и гордо сознавал: гора «святой» Биби-Эйбат посторонилась перед дерзкими людьми, обновляющими мир!..
Селение Шихово — на древних местах, преданиями освященных. Еще лет шестьсот назад у чтимых могил люди построили мечеть, около которой поселилось много шейхов[43]), откуда и повелось название селения. И до сих пор мутный дурман поклонения и заоблачных надежд притягивает сюда сердца людей; особенно властвует он над женщинами. Имам[44]) Риза охотно помогает им приносить их скудоумные жертвы — недаром у него такая холеная борода и шелковый халат.
Коренное население — тюрки. Но прикаспийская полоса за долгие века видала много разных людей. И сейчас на промыслах, кроме русских и местного населения, — много персов, есть армяне, грузины, даже казанские татары.
Приземисто громоздятся по серовато-пепельному склону серые кубики саклей. Словно подслеповатые старушки, недоверчиво щурятся они на резвые и младенчески свежие шеренги рабочего поселка и обреченно зевают вонючими ртами-дверьми.
Амир жил в селении, в дальнем ряду. Каждый день после работы в набухшей мазутом рубахе он шагал по каменным ступеням и закоулкам к своей лачуге. Привычное и скудное не привязывало сердца. Его тянуло опять вниз, в школу и клуб, туда, где высокие светлые комнаты, где звучат волнующие слова. Ни Амир, ни его предки никогда раньше не видали этого даже и во сне. Раньше Амир был просто жалким инородцем, дикарем, а теперь он стал человеком, он может входить в эти большие светлые дома и сидеть за резными тяжелыми столами. «Почему не видят этой разницы все, все до одного?» — недоумевал Амир, и ему хотелось крикнуть на весь мир об этой простой и очевидной истине…
ebooksa