В стороне, в галлерее сидели его сорок жен с ожерельями из сверкающих золотых монет на груди, одетые во все черное; на руках и в ушах переливались огнями многоцветные камни, которые вряд ли были настоящими.
Рави увидел и услышал гамеланг из гамелангов; он состоял из семидесяти человек; инструменты были окрашены в красный или золотой цвет и увешаны серебряными и бронзовыми колокольчиками. Это был властный и грозный океан звуков. Прибои мелодий взвивались, падали, рассыпаясь мириадами брызг.
Вскипали буйно все новые звуковые волны и, сталкиваясь, кружась в бешеной пляске, захлестывали сознание Рави. Ему казалось, что он тонет в пучине звуков. Все истаивало кругом. Смутные, давно дремавшие в тайниках его сердца мысли пробуждались и буйно роились в голове. Мысли, розовые как фламинго, сине-зеленые как попугай, золотисто-оранжевые как райские птицы, черные как крылатые лисицы, яркокрасные как ядовитый ятрышник[8]). Мысли, словно изображения на надгробных памятниках— древние и таинственные.
Но вот перед изумленными взорами гостей внезапно появились лучшие танцовщицы султана. Все они были не старше шестнадцати лет. С раннего детства обучали их танцам, и каждый танец их был своеобразен. Гибкие, изящные, извивались они во все стороны, двигаясь как марионетки. Смуглые, раскрашенные охрой молодые лица и обнаженные плечи, покрытые эмалевой краской, блестели, словно изваянные из золота. Нежные губы что-то шептали в такт музыки; блестящие иссиня-черные волосы, стройные талии, затянутые в шелковые лифы были украшены душистыми белыми цветами; миниатюрные головки, склоненные набок, словно стебельки под тяжестью цветка, огромные бархатные глаза и длинные стрелы ресниц делали их похожими на богинь; руки и ноги были вывернуты, как у танцовщиц на египетских фресках. Чеканные строгие позы порою напоминали священную позу Изиды.
Среди танцовщиц Рави заметил одну. Это была девочка лет четырнадцати, свежая и прекрасная, как занимающаяся заря. При взгляде на нее у Рави сердце забилось в бешеной пляске, в груди захватило дыхание. Это она — его мечта, царевна-дэва, воплотившаяся в танцовщицу через пять тысяч лет! Как зачарованный, не спуская глаз, смотрел он на девушку. Она казалась ему такой далекой, недоступной, чарующей…
— Как зовут эту… эту красавицу? срывающимся голосом спросил Рави у одного из царедворцев, указывая на танцовщицу.
— Наруди. Это жемчужина из жемчужин. Султан уже обратил на нее благосклонные взоры. Клянусь бородою пророка, она будет звездою гарема!
Рави содрогнулся. Так вот какова будет участь прекрасной танцовщицы!.. Нет, этого быть не может. Повеселив взоры смертных божественной пляской, она снова улетит на небеса вести хороводы в сонме дэв и героев…
Наступила очередь выступления Рави. Никогда еще не давал он представления с таким энтузиазмом, как в тот день. Ведь его слушала царевна-дэва. Забыв обо всем на свете, он играл только для нее. Казалось, боги и герои повиновались его желанию, прежде чем он успевал прикоснуться к приводившим их в движение палочкам и веревкам. Голос его звучал величественно как голос героя; вдохновение говорило его устами. Перед слушателями вспыхивали страницы книги чудес.
Наивно развертывалась история Сакунталы. Прекрасная девушка цвела как священный лотос в глуши лесов, среди древних отшельников и мудрых жен. Однажды молодой царь Душанта охотился в лесу и на берегу озера увидал Сакунталу, кормившую ручную лань. Царь был пронзен стрелой Камы, бога любви. Он взял Сакунталу во дворец и сделал ее своей женой. Казалось, ничто не могло омрачить счастья юной четы.
Как-то раз Сакунтала, гуляя в саду дворца, повстречала седого отшельника Дурваса, но погруженная в мысли о Душанте, не заметила старика и не приветствовала его земным поклоном. Оскорбился отшельник и проклял нечестивую, призвав на ее голову черную беду…
Прошло несколько дней, и Душанта, усомнившись в верности жены, изгнал ее из дворца. И понесла свою тоску Сакунтала в дремучие леса. Вскоре у нее родился сын. Она взрастила малютку в зеленом дворце джунглей, среди диких зверей и ядовитых змей. Царевич креп телом и разумом. Немало напастей испытали молодая мать с сыном: голод и грозы, и нападения демонов. Но не погасла в сердце Сакунталы любовь к Душанте.
Не забыл и Душанта Сакунталу. День и ночь терзался он, проклиная себя за безумный поступок. Однажды он бродил по лесу во власти мрачных дум, и навстречу ему попались Сакунтала с сыном. Длинные волосы падали ей на лицо и окутывали ее блистающим плащом. По смарагдовому перстню, подаренному им когда-то Сакунтале, узнал Душанта свою жену. Оба пролили слезы радости. Душанта отвел Сакунталу и сына в свою столицу. Снова счастье и мир воцарились во дворце…
Увлеченный игрой, Рави чувствовал себя гордым Душантой, а скиталица лесов Сакунтала принимала облик пленительной Наруди. Безостановочно в течение трех часов разыгрывал Рави свои мистерии. Наконец занавес опустился, и из груди слушателей вырвался дружный вздох. С недоумением оглядывались зрители по сторонам, как бы стараясь понять, где они и что с ними. Даже ожиревший султан был тронут игрой молодого даланга. Он велел позвать Рави.
— Лет двадцать назад я видел твоего отца, Амата, — милостиво сказал он, — но ты превзошел его. Никогда еще я не видел вайанга, подобного твоему. Твоему отцу, — да сохранит его аллах в раю, — я подарил ларец с серебром и лучшего козла из моих стад. Что желаешь ты, достойный сын Амата, получить в награду?
О своем заветном желании, которое только что у него появилось, — о красавице-танцовщице — Рави даже не приходило в голову сказать. Она стояла на недосягаемой высоте в его мечтах. Но есть еще одна вещь, которая, — если он ее получит, — даст ему большое удовлетворение и еще выше поднимет его авторитет среди туземцев. Осмелится ли он произнести эту просьбу? Опустившись на колени перед султаном и глядя вниз, он сказал:
— Повинуясь твоему приказанию, о, лучезарный сын неба, чей свет ослепляет меня, я осмеливаюсь просить крис из твоих рук.
— Чтобы охранять твой вайанг? — засмеялся султан и сделал знак слуге, сидевшему на корточках на цыновке позади него.
— О, Рави, сын Амата, твое желание исполнено! — и султан протянул далангу драгоценный крис.
С трепетом принял Рави подарок. Шопот одобрения подобно веянию ветерка пронесся над толпой. Малайцы никогда не выражают громко свою радость; они шумны только в горе и бешеной ненависти. Потрясенный Рави сначала коснулся лбом руки повелителя, как это полагается на востоке, затем поклонился до земли и, медленно пятясь, скрылся в толпе.
ebooksa