Рави присматривался к работе отца и мало-по-малу научился сам делать богов. Он изготовлял их из всего, что попадалось под руку: обрезки буйволовой кожи и шелка, кусочки дерева, полированная кость, черепашьи щиты, проволока, воск, краски, позолота — все шло в дело. Он строго придерживался традиционной формы и размеров, но в то же время ни одна марионетка не походила на другую. Каждая фигурка носила отпечаток его снов и фантазий, воплощала капризы его мысли. Мальчик гордился изделиями своих рук. Ему казалось, что он вкладывает в них частицу тех сил, которые чувствовал в себе.
Часто по вечерам к ним приходили соседи послушать рассказы старого Амата. Нарядный, покрытый черепицей домик даланга состоял из одной большой комнаты и был окружен многочисленными пристройками из бамбука, крытыми пальмовыми листьями и корой. В одном углу комнаты находилось небольшое возвышение, где на разостланной саронге, скрестив ноги, восседал «держатель богов». Красный ларец служил ему опорой для спины. Над возвышением висела на трех серебряных цепях арабская лампа — большой шар зеленого стекла, внутри которого на поверхности масла плавал горящий фитиль. Лампа отбрасывала слабый дрожащий свет. Самые обычные предметы казались таинственными. Лица слушателей становились плоскими, угловатыми, подобно, силуэтам, вырезанным из пергамента, или фантастическим лицам на китайских чашечках.
До глубокой ночи сидели гости, скрестив ноги или примостившись на корточках; около каждого стоял ящичек с бетелем (вид перца) и туземными сластями, завернутыми в свежие зеленые листья. Время от времени слушатели брали кусочки бетеля, клали их в рот между языком и щекой и долго жевали, выплевывая струйки мутно-красного сока в высокие сосуды из желтой меди. С наслаждением потягивали они сладкий ароматичный чай из дымящихся чашечек. Внимательно прислушивались к повествованию о славе давно минувших лет, когда Ява была свободным островом, когда еще не приходили белые завоеватели, когда боги запросто спускались на землю, звери не были немы и принимали участие в судьбах людей, а птицам незачем было летать, так как всем было достаточно места на земле. Славное то было время… И малайцы как бы выростали в своих собственных глазах, слушая рассказы даланга.
Но замолкал рассказчик, и слушатели возвращались к действительности и горько смеялись над красивым вымыслом. С беспечным пренебрежением принимали они жизнь так, как она есть. Долголетнее рабство и жестокая эксплоатация со стороны белых завоевателей наложили неизгладимую печать на малайцев и почти убили в них надежды на свободу…
Но для Рави эти рассказы отца не проходили даром. Из многочисленных повествований Амата мальчик вынес одно: некогда народ его наслаждался полной свободой и благополучием, но вот пришли белые завоеватели, отняли у них землю, леса, все дары земли и превратили их в полурабов. И в сердце мальчика поднимался смутный протест против несправедливости белых. Воображение рисовало ему заманчивые картины: он уже видел себя народным героем, призванным освободить своих соотечественников от европейского ига. Освобождение рисовалось ему не иначе как при помощи сверхъестественной силы, верховного божества, которое призовет его, Рави, для выполнения своей воли…
Таким образом здоровый физически, бодрый и живой мальчик продолжал жить в мире чудес и фантазии.
Шли годы. Старый Амат и Рави теперь всегда ходили вместе давать представления. Их марионетки прославились на весь остров. Амат понемногу обучал мальчика искусству даланга. Рави проявлял большие способности, радуя отца. Постепенно Амат совсем одряхлел. Уже не в силах он был руководить битвами богов и героев. Часами в полузабытье лежал он на цыновке. Сын принял на себя все дела и один отправлялся в далекие путешествия с красным ларцом.
II. Царевна-дэва и драгоценный крис
Когда Рави исполнилось восемнадцать лет, старый Амат, лежа на цьшовке у дверей своей хижины, тихо перешел в мир праотцев. После совершения установленных обычаем похоронных обрядов и церемоний жизнь Рави и его матери потекла попрежнему. Теперь Ина могла целиком посвятить себя сыну, на которого перенесла любовь и уважение, питаемые раньше к мужу.
Ревностно с любовью услуживала она сыну. По вечерам кормила его вареным рисом с рыбой, яйцами, горячим соусом из овощей, хрустящими орехами, жирным козьим мясом, зажаренным на коротких деревянных вертелах, после чего подавался чай и фрукты — розовые, янтарные, красные сочные плоды, которыми изобилуют веселые солнечные сады Явы. Ина суетилась по комнате. По временам она опускалась на колени и с обожанием наблюдала за его едой, отказываясь утолять свой голод, пока не насытится сын. Затем она гасила уголья в железной жаровне, снимала наряд, убирала посуду и садилась на небольшой сундучок у дверей, прислонившись к косяку. Голова сына покоилась у нее на коленях. Мать с любовью перебирала пряди его черных густых волос, Рави их никогда не стриг, ибо держатель богов по традиции должен носить длинные волосы.
Рави было двадцать пять лет, когда наступил год величайшего национального праздника, на котором должны были разыгрываться великолепные мистерии топенга[7]). Мистерии эти исполнялись один раз в тридцать лет и длились безостановочно пять суток; актеры разучивали роли в течение десяти лет и каждый день делали репетиции, готовясь к великому празднику. Этому грандиозному спектаклю предшествовали несколько небольших представлений, которые начинались со дня рождения султана и длились неделю. Для участия в торжествах по приказанию султана был приглашен и Рави со своими марионетками.
С волнением и радостью ехал в поезде Рави вместе с матерью на этот праздник. В мечтах он видел себя народным героем вроде Рамы или Арджуны. Он чувствовал, как в груди его кипят неизмеримые силы; ему казалось, что он призван совершать великие дела. Молодому далангу не терпелось посмотреть на султана и услышать настоящий большой гамеланг.
Рави сидел, скрестив ноги, на красном ларце и рассказывал своим попутчикам легенду за легендой, как это делал когда-то его отец. Он говорил о золотом веке Явы, о славном царстве Маджапахит, о величавой роскоши дворцов и храмов, о военном могуществе страны. Разве раньше такой был народ? Храбры как тигры, сильны как буйволы, и горды как орлы были яванцы. Разве стерпели бы они над собой ярмо белых?
У одного битара (султана) был юный паж, гибкий как бамбук и ловкий как пантера. Однажды битар потребовал бетеля. Замечтавшийся о своей невесте юноша-слуга не слыхал приказания властителя. Разгневанный битар дал ему пощечину. Вспыхнул юноша, затрясся как пальмовый лист под ветром, но — ни звука. Затаил в сердце обиду гордый яванец. И через месяц, прокравшись в спальню битара, острым крисом перерезал ему горло и бежал из дворца. Так поступали древние яванцы со своими оскорбителями. Никому не спускали они обиды. А теперь…
Рави откидывал с крутого лба потные, путаные агатовые пряди волос и обводил слушателей горящими глазами. Его тонкие нервные руки цвета старого пергамента были судорожно стиснуты. Он коротко и часто дышал. Темный румянец пятнами расползался по сухим скуластым щекам.
Страстные речи Рави зажигали слушателей. Дрожа, затаив дыхание, они упивались свободой: не было белых поработителей, не было созданных ими законов, тяжелого подневольного труда. Группа, теснившаяся вокруг красноречивого рассказчика, казалась кучкой динамита. Но смолкал Рави. И потухали взоры и лица, робкая улыбка кривила губы, и попрежнему гнулись спины. Утомленные долгой дорогой, малайцы засыпали, прижавшись друг к другу. Спал и Рави на своем ларце, уронив голову на колени матери.
Рави впервые попал во дворец к султану. Его поразили царившие там роскошь и великолепие. Тонкие колонны, покрытие причудливой резьбой и пестро расписанные, окружали широкий двор. Сонно колыхались тканые шелковые занавесы. Фонтаны в виде драконов изрыгали радужное пламя струй.
По двору суетились слуги, размахивали веерами из полинялых перьев или разносили гостям золоченые блюда с кушаньями.
Вот появился султан.
Это был грузный, обрюзгший человек лет пятидесяти, смуглый, лоснящийся от жира, с большим животом, перетянутым широким шелковым поясом. Голову его украшал тюрбан из тяжелой золотистой материи, скрепленный спереди огромным бриллиантом; два других бриллианта поменьше сияли на его больших пальцах.
ebooksa