Охотился, выгодно сбывал дичину и пушнину, копил в кубышку, предвкушая сладкое будущее, когда заявится он в родную деревню богатым человеком и все, кто ненавидит его теперь и презирает, падут ниц перед его капиталом. Он жил будущим...
С собакой обвыкся настолько, что понимал ее с полурыка, а она его — с полуслова. Да и слова-то постепенно тоже превращались в отрывистое рычание — собака не нуждалась в замысловатых длинных фразах.
Хозяином над Вестой Сопотов был только дома. В тайге верховодила над ним собака, и Микешка безропотно подчинялся ее умным «приказам».
— Во псина, дак псина! — восторгался дед Василек, когда рассказывал эту историю. — Карахтером сильней человека оказалась: приручила его, в зверя обратила... Вот как в жисти бывает, парень...
Но собачий век много короче человеческого...
И когда старая, потерявшая силу и нюх Веста, может быть, первый раз в жизни провинилась на охоте, то гордо ушла от своего хозяина, чтобы не видел он ее слабость, а помнил такой, какой была...
Вот и бродит теперь по сограм да непролазным чащобам, голодная и одинокая, ищет, зовет свою смерть.
И уж на самой заре снова всполошила ночь страшным волчьим воем, что унаследовала от своих диких предков. Микешка вскочил, приставил было к лицу рупором ладони, но, видно, раздумал звать, снова опустился у тлеющих головешек потухшего костра, в чуткой дремоте по-прежнему стал клевать носом...
А ночь уходила, иссякала темень, и мутный неверный свет уже сеялся сверху сквозь густую хвою сосен. Проступили ближние стволы, тускло заблестело отточенное лезвие топора, брошенного неподалеку.
Топор! Маркел еще не сообразил, что с ним делать, а уже прикинул: если вытянуться всем телом — можно достать ногой. Так! Подгрести к себе, под себя, к связанным за спиною рукам...
Он отполз от сосны, сколько позволяла веревка, стал осторожно вытягивать здоровую ногу. Ближе, ближе... Но встрепенулся Микешка, хрипло рыкнул:
— Чего возисся?!
— Замерз.
— Терпи, казак, атаманом будешь.
— Ладно, буду...
Понял Маркел: надо, чтобы Микешка привык к шорохам. Он стал елозить на месте, шуршать по снегу ногами, делая вид, что согревается. Микешка равнодушно понаблюдал за ним, подбросил в костер сушняку. Это уже плохо! Разгуляется мужик, перестанет дремать. Но нет, Микешка, отодвинувшись от вспыхнувших сучьев, опять ссутулился, уронил на грудь голову. В предутренний час трудно справиться с тяжелой, вязкой дремотой...
Маркел смелее потянулся к топору. Ловко зацепил за обушок носком сапога, поволок к себе, пяткой толкнул за спину — и вот уже занемевшие руки коснулись холодного металла. Страха не было, только нервная дрожь передергивала напрягшееся до последнего предела тело: скорей, скорей! Поставил топор на обух, лезвие пропустил меж кистями связанных рук, стал тихонько тереть веревку об острие... Но снова вскинулся Микешка, буркнул:
— Я тя!.. Чо прыгашь, как блоха в штанах?
— Замерзаю, говорю. Греюсь...
— Дак, может, горячих угольков под зад сыпнуть?
ebooksa