Он придержал Василька за рукав и, когда чуть отстали, повел острым носом по сторонам, хрипло сказал:
— Ты, дед, смотри! Не задумал ли чего? Если что — пристрелю, как собаку...
— Да я ить в шутку... Знают ли, мол, в чужих землях наших-то героев?.. — прикинувшись простачком, заморгал глазами старик.
А терять ему, деду Васильку, кажется, и вправду нечего. Такое было предчувствие, что в живых он сегодня вряд ли останется. Если из засады не настигнет шальная партизанская пуля, то Храпов-то уж точно выполнит свое обещание. Ушлый, видать, мужик.
И старик шел на верную смерть с легким сердцем. Даже сам удивлялся этому. Что ж, пожито, поработано — пора и честь знать. А умереть за правое дело не страшно, нет. Лучше, чем дома на печи. Недаром говорится: на миру — и смерть красна.
Вот только жалко старуху — совсем одна останется, сирая. Кто поможет, даст на старости лет кусок хлеба? А при смерти и веки смежить, пятаки на глаза положить будет некому...
Так получилось, что прожили они, почитай, всю жизнь в разлуке. Не пошла за мужем в лес упрямая баба: испугалась одиночества, лютой тоски-кручины. А Василек и неволить не стал — каждому свое на роду написано, и не всякому дано, ой, не всякому, — в тайге глухоманной, среди птиц да зверей найти успокоение души и смысл земного существования. Не далеко за примером ходить: жена Микешки Сопотова и трех лет в тайге не протянула — выели ей очи слезы горючие, иссушили душу болотные пар
— Чего задумался, дед? — спросил Храпов неприятным своим, простуженным голосом. — Смотри, сверток на Пестровскую заимку не прозевай... Версты три останется — тайгой веди, а то шабурники, чего доброго, караул на дороге держат... Сколько их там, ты говоришь?
— Ничего я не говорю... Откеля мне знать? Забегал анадысь мужичонка по дороге в Шипицино, дак сказывал — перешли, мол, партизаны с Косманки на Пестровскую заимку, а што за люди и сколько — вам лучше знать...
— Хитришь, старый кобель, — повел носом поручик. — Все вы тут заодно... Однако уговор помни: приведешь хорошо — награду получишь, случится что — на себя пеняй: за ноги на первом суку повешу.
— Как не помнить, ваше благородие... Всю дорогу страшшаешь, будто ребятенка малого. Сам, поди, трусишь, елки-моталки?
— Ты говори, да не заговаривайся! — зыркнул Храпов на старика.
Не доходя до Пестровской заимки, они свернули в лес, пошли ц
Идти без дороги было трудно: снег глубокий, рыхлый, а провалишься — внизу ледяная вода-снеговица. Только к полудню они в обход подошли к заимке. Рубленая из кряжистых бревен изба показалась между деревьями, из трубы мирно дым клубится, распространяя смолистый запах сосновых дров.
— Ложись! — зашипел Храпов, махнул рукой налево и направо.
Солдаты залегли, несколько человек поползли окружать избу.
Вот, сейчас! — дед Василек напрягся всем телом, чтобы при первом же выстреле рвануться прочь. Авось... Но никто не стрелял. А ведь засада могла быть и раньше, когда каратели шли в полный рост, гуськом, проваливаясь по пояс в снегу... Что-то мудрит Чубыкин, не понятно, чего задумал.
А солдаты окружили избу, замерли в настороженном ожидании. Дым валит из трубы, тишина...
Потом скрипнула дверь, вышел бородатый мужик в длинной рубахе без пояса, глянул на солнце и сладко потянулся, зевая. Наклонился над поленницей, стал выбирать дрова, и тут прыгнул на него из-за дерева солдат, сбил с ног.
Мужик успел крикнуть, из избы выскочили несколько человек с ружьями и винтовками. Но загремели выстрелы карателей, двое упали, а один, длинный и гибкий, кинулся было бежать, нарвался на солдат и упал под ударами прикладов. Солдаты ворвались в избу, схватили остальных. Все было кончено в одно мгновенье...
ebooksa