Право на жизнь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Как не помнить, — отозвался Колосов, — я вас, товарищ капитан, до конца дней своих запомнил.

Начальник штаба насторожился. Он открыл планшетку в готовности достать трофейный блокнот, теперь не знал, что делать. И комиссар, и старшина, похоже, знали друг друга.

— Жив, значит? — спросил Грязнов.

— Так точно, товарищ капитан, — ответил Колосов.

Ответил с вызовом. Вспомнилась встреча в деревне Вожжино. Как на фотографии увиделось. Особенно глаза капитана, черные, вроде как без дна…

— Слышь, Олег Николаевич, точно говорит, войну я встретил в звании капитана.

Слова Грязнова относились к начальнику штаба Мохову, а на Колосова комиссар партизанской бригады смотрел и вроде как насмотреться не мог.

Вдруг улыбнулся. Самому себе. Уголками жестких губ.

Грязнов вдруг вспомнил, как разыскивал этого старшину и его командира в сорок втором году. Запомнил он обоих с сорок первого года, с тех боев под деревней Вожжино, помнил, как воевали оба в последующих сражениях за Москву, вот и хотел взять с собой в партизанский край. Помнил, как пришли объективки и на одного, и на другого. В объективках сообщалось, что оба они служили во фронтовой разведке, награждены боевыми орденами.

Правда, ни этого старшину, ни его командира, кажется Речкина, Грязнов так и не получил. Видимо, их высоко ценили. Потому и не отдали.

— Мы с этим старшиной, — кивнул Грязнов на Колосова, — из одной чаши горечь сорок первого года пили.

Колосов не понял. Не знал, что ждать от этих слов, от улыбки, от этой встречи. О горечи капитан сказал точно, тогда всем досталось, хлебнули полной чашей.

— А дурного не помни, старшина. За своего командира прости.

Капитан смотрел твердо. Глаза были, точно, все те же. Почти. По цвету. По ощущению, что в них нет дна. Правда, и усталость проглядывала.

Колосов протянул руку. Капитан крепко пожал ее.

— О своем командире знаешь что?

— Вместе шли сюда, товарищ капитан, — сказал Колосов. Сказал и сник, подумав о ранении Речкина.

— Вон оно что, — отозвался Грязнов.

Мохов убрал планшетку. Он понял, что записывать и сверять рассказ старшины не придется.

— Радист давно в вашей группе? — спросил Грязнов.