Право на жизнь

22
18
20
22
24
26
28
30

— Отложим разговор, комиссар, — предложил Солдатов. — Старшине надо отдохнуть. Нервное перенапряжение — это бывает.

— Нет, нет, — заторопился Колосов, — отдохну потом. Я двужильный, товарищ капитан, выдюжу. Наехало и прокатило, пройдет.

Колосов сжал зубы так, что на скулах взбугрились желваки. Глянул на руки. Пальцы мелко подрагивали. Противную дрожь, как при ознобе, он ощутил в ногах.

— Я дойду, товарищ капитан, ребят найду, если живы.

Старшина вспомнил, как тащили его ребята вместе с «языком», когда он больной ушел в тыл к немцам, а выйти на своих двоих не хватило сил, как тогда же Речкин пригрозил ему за то, что он скрыл недомогание. Но тут он почувствовал, что слабость действительно прошла, он выдержит переход, и не один. За своими пойдет, за товарищами, с которыми все и всегда поровну. И войны, и судьбы.

— Решено, товарищ капитан, пойду, — упрямо произнес Колосов. Он встал, качнулся с пяток на мыски, пробуя силу, показывая, что крепко стоит на ногах.

— Чтобы идти, надо знать хотя бы минимальное: куда? — достаточно твердо сказал Грязнов.

— Как куда? — спросил Колосов. — На то место, где расстались. Своих я по следам отыщу как-нибудь.

— Как-нибудь у нас не принято, — строго произнес Солдатов.

Колосов не знал, что ответить. В данный конкретный момент ему необходимо было действие, он не мог ждать.

Дверь в землянку открылась, вошел Мохов, с ним двое. Эти двое оказались действительно немцами, они ни слова не понимали по-русски. Переводчиком был Мохов.

Бургель сказал, что о разведчиках слышал, блокированы они в Шагорских болотах, но где — сообщить не может, поскольку лично через него ни одного документа не проходило.

— Шагорские болота на двадцать верст с гаком, — вздохнул Солдатов, услышав перевод Мохова.

Фриц Иблер оказался более сведущим. Он сказал, что смог бы указать место на карте, где, по его мнению, блокированы разведчики. Солдатов разрешил воспользоваться трофейной картой. «Сообщения о русских разведчиках поступили в комендатуру из соседнего Овчинниковского района, — перевел Мохов слова Иблера. — Вначале русских преследовали объединенными силами оперативных отрядов двух комендатур. Потом для этой цели была выделена группа из состава сто сорок третьей пехотной дивизии, дислоцированной в Глуховске. По последним данным, разведчики находятся примерно здесь».

Иблер взял карандаш, кружком отметил место на карте, где могли быть разведчики, куда были направлены силы преследования.

— Снова Ольховка, — вздохнул Солдатов.

— Не совсем, — сказал Грязнов. — Рядом, но это не в Ольховке.

Колосову странно было слышать немецкую речь, видеть немцев. «Своих немцев», — как предупредил его Грязнов.

Оба немца были похожи друг на друга. Оба приземистые, белокурые, спортивно-крепкие. До этого Колосову приходилось видеть пленных немцев, «языков», которых они добывали. В форме, большей частью растерянных или озлобленных тем, что их застигли врасплох, подловили, скрутили, уволокли. Эти тоже выглядели не совсем естественно. Казались скованными, смущенными. Оттого, что очутились среди партизан, о которых, надо думать, много слышали, рассудил Колосов, от необычности обстановки. Они конечно же первый раз видят партизанскую землянку, уверенных людей, о которых даже приказы немецкого командования не выходят без злобных, ругательных эпитетов. Приглядываясь к немцам, Колосов отметил, что оба добровольных помощника неведомого ему Шернера уже одеты в обыкновенные гражданские пиджаки, из формы на них остались лишь брюки да сапоги. Подобное переодевание старшина тоже понял. Немцам ни в коем случае нельзя оставаться в своей форме среди партизан. Тут каждый недогляд может обернуться трагедией, как это случилось с Неплюевым.

— А ты говоришь, идти надо, — донесся до Колосова голос Грязнова.