А мелодия, которую играла Фина, становилась все печальнее.
Наконец Уильям Кольдеруп, пройдя взад и вперед по комнате, направился к Годфри, который стоял словно подсудимый перед судьей.
— Ты это серьезно?— спросил он.
— Очень серьезно! — ответила за жениха Фина, не прерывая игры, а Годфри лишь утвердительно кивнул головой.
— All right! — произнес Кольдеруп, окинув племянника задумчивым взглядом.
Затем сквозь зубы добавил:
— Значит, перед женитьбой ты хочешь попутешествовать? Хорошо, будь по-твоему, племянник!
Сделав еще два-три шага, он остановился перед Годфри и, скрестив руки на груди, спросил:
— Итак, где бы ты хотел побывать?
— Всюду, дядюшка.
— И когда ты собираешься в путь?
— Это зависит от вас, дядя Виль.
— Ладно! Это произойдет очень скоро.
Тут Фина внезапно оборвала игру. Быть может, ей вдруг стало очень грустно? Так или иначе, решения своего она не изменила.
ГЛАВА IV,
Если бы Т. Артелетт жил во Франции, соотечественники непременно окрестили бы его Тартелеттом[66], и мы находим, что это имя ему очень подходит.
В своем «Путешествии из Парижа в Иерусалим» Шатобриан упоминает маленькою человека, «напудренного и завитого, в зеленом костюме, дрогетовом жилете с муслиновыми[67] манжетами и жабо, который пиликал на своей скрипке, заставляя плясать ирокезов[68].
Калифорнийцы, ясное дело, не ирокезы, но Тартелетт был учителем танцев и изящных манер в Кахифорнии. Хоть в уплату за уроки он и не получал, как его предшественник, бобровые шкуры и медвежьи окорока, зато ему платили долларами. Во всяком случае, Тартелетт ничуть не меньше способствовал приобщению своих учеников к цивилизации, чем тот француз, обучавший хорошим манерам индейское племя.