Золото

Бедняжка, я ее понимаю. Она одна обязана здесь пахать и днем, и ночью.

— Хорошо, завтра утром я прикажу, чтобы тебя сопроводили до Гуэрра.

Сам я уже почти привык к этому маленькому домашнему зверьку. Ладно, по крайней мере, теперь я буду высыпаться. Пока же что следует воспользоваться этой последней ночкой, пока мою игрушку не забрали; и всю ночь мы самыми различными способами развлекаемся.

* * *

Утром я бешусь, потому что моя игрушка превратилась в совершенно не поддающегося моим усилиям беспомощного паяца. Марсела крутится в кухне, готовя всем завтрак. Когда я захожу в спальню рабочих — видок тот еще: мужички валяются по кроватям, кое-кто лежит рожей прямиком в собственной блевотине. Обладатели верхних этажей не смогли справиться с высотой и остались дрыхнуть там, где упали. От этого свинства мне делается тошно, поэтому иду в кухню за шлангом и начинаю ассенизацию. Холодная вода — это лучший способ кого-либо разбудить!

— Вставайте, свинюки! У вас десять минут, чтоб умыться перед завтраком!

Один за другим они выходят, шатаясь, еще пьяные после вчерашнего. Когда все уже заглотали свой кофе, обращаюсь к ним:

— Сегодня начинаем работать на реке. Если кто желает уйти, то сегодня последняя возможность. Потом будет поздно, потому что оплата будет только лишь в декабре.

К моему величайшему изумлению оказией собираются воспользоваться всего лишь трое: певец, столяр и Гаррет. Последний нуждается в помощи врача; его рана, которую так никто и не лечил, приняла зеленоватый оттенок, и хотя это не слишком-то заметно на его темной коже, запах от нее становится неприятным: уж лучше, пускай он уходит, потому что начинает вонять. Остальные же просто лентяи и слабаки, потому я рад, избавляясь от них. Но столяр совершает грубейшую ошибку, взяв голос:

— Пойми, Хуан Карлос, мы же не животные. В этой стране имеются профсоюзы, установлены определенные рабочие часы.

— Да ты что? Интересно, расскажи-ка.

Подбодренный моими словами, он подходит ближе.

— Здесь, в Коста Рике, закон… — начинает он.

Перебиваю его ударом кулака прямо в лицо.

— Здесь тебе не Коста Рика, а только Кебрада дель Франсез, и единственный закон, который здесь обязателен, это мой закон. Если я решу, то будете пахать двадцать часов в сутки, но за это гарантирую вам пристойную жратву, удобства и веселье. Кому такая программа нравится, пускай остается, другие уходят. Так как?…

Из строя никто не выходит, наоборот, все с презрением смотрят на троицу слабаков. Начинает формироваться групповая солидарность, и оставшиеся горды тем, что сделали и построили за три дня.

— Чиче, проводишь сеньориту. Возьми с собой пару лошадей, на обратном пути захватишь пару вещей.

Расплачиваюсь с тремя уходящими.

— Идите с Чиче в Гуэрра. Договоритесь с пульперо, чтобы он перевез вас в Сьерпе. А теперь уебывайте.

Софи впервые в жизни садится на лошадь и потому устраивается в седле весьма осторожно. Когда она уже сидит, на ее лице появляется гримаса боли, что, в свою очередь, вызывает улыбку у меня. Неужели я перестарался с задним проходом?

Облегченно гляжу на то, как они уходят. Этот непредвиденный шик был, конечно, неплох, но для руководства компанией необходима полнейшая концентрация. Особенно теперь. Обращаюсь к своим мужичкам: