Мир приключений, 1928 № 07 ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Агезилай отступил назад.

Полный сдерживаемой ненависти взгляд его метнулся в сторону Каллимаха, стоявшего со скрещенными на груди руками. Он точно защищал что-то, скрывавшееся там.

Старый Конон уже подавал Знак с высоты башни.

— О, сын солнца! — кричал он вниз через сложенные рупором руки. — Звезды ждут тебя!

Птолемей медленно стал подниматься по лестнице. Вереника, Каллимах, Агезилай и несколько человек придворных последовали за ним и взошли на круглую площадку наверху башни. Остальные заняли всю лестницу сверху до низу. Внизу же остались только факельщики, по приказанию Конона, так как земные огни плохо уживались с небесными. Факелы образовали вокруг базальтовой башни точно магический круг, превращая отблеском своего света черный камень в розовый кварц.

Поднявшись наверх, Птолемей вошел в магический круг звездочета. Посреди площадки стоял круглый каменный стол, на поверхности которого Конон обозначил свои 846 звезд. Над столом поднимались измерительные приборы и квадранты. Сбоку стояло нечто вроде подзорной трубы. Конон пользовался ею по временам, чтобы направить глаз на определенное созвездие и чтобы не мешал сбоку свет.

У этой трубы, вытянутой, как указующая рука, стоял мудрый старец и ждал своих гостей. Когда они поднялись наверх, Конон подошел к прислонившемуся к столу Птолемею.

— О, царь! — воскликнул он. — Тебе выпало на долю большое счастье.

Боги услышали твою благородную супругу, молившую их о ниспослании тебе победы над врагом, и, в знак того, что они милостиво приняли ее жертву — ее драгоценный локон, — они включили его в сонм своих звезд. Взгляни только в эту трубу, о сын солнца, и ты сам убедишься в этом. Новое созвездие парит, как золотое облачко на небесах, между Львом и Девой. Я помещу это созвездие, с твоего милостивого разрешения, на звездный стол, как 847 звезду. Но ты, о Птолемей, будешь первым из всех смертных, увидевшим ее. Ибо таково желание богов!

Когда прозвучали эти слова, взгляды всех устремились на царя. Но при слабом свете звезд лица его нельзя было разглядеть и видны были только очертания его склоненной головы. Птолемей стоял неподвижно и, казалось, обдумывал что-то И все, даже Вереника, затаили дыхание. Решалась судьба.

Потом точно облегченно вздохнул многоголовый хор. Птолемей подошел к трубе и, под руководством мудрого Конона, стал смотреть на небеса. Он долго не говорил ни слова, очень долго. Потом вдруг громко произнес, точно желая, чтобы услышал весь Египет:

— Да, я вижу волосы Вереники! Я вижу их совершенно отчетливо и ясно.

— Да, я вижу волосы Вереники! — громко произнес Птолемей. 

Он уступил место жене, чтобы и ей дать возможность увидеть, как в небесах сверкают ее собственные волосы. И Вереника увидела.

— Волосы Вереники! Волосы Вереники! — шептали друг другу придворные. Ни одно созвездие не получало так быстро названия и не приветствовалось с такой радостью.

Каллимах тоже посмотрел в трубу и даже раньше Агезилая. После того, как он долго и задумчиво смотрел на небо и затем скромно отошел в сторону, Птолемей обратился к нему со словами:

— Я знаю, мой Каллимах, что ты мечтаешь о возвращении в родную Ионию. Это будет даровано тебе: ты можешь ехать. Желаю тебе, чтобы ты мог целиком отдаться прекрасному искусству!

Каллимах склонился под взглядом Птолемея. Он хотел что-то ответить, но не успел, так как царь удалился. Придворные желали Каллимаху счастья и среди них и скрежетавший зубами Агезилай. Каллимах же думал, что он, в сущности, не без удовольствия уедет в Ионию, — чтобы выполнить то, что делают поэты, когда они ничего не переживают: чтобы создать из всего этого поэму.

Из сверкавшего серебром моря поднялась полная золотая луна и все звезды померкли в ее сиянии.

Птолемей подал Веренике руку, чтобы провести ее обратно ко дворцу. Они молча шли рядом, погруженные в свои мысли. «Она стала еще прекраснее», — думал Птолемей. — «Он покинул меня мальчиком, а вернулся мужем и поступил как муж», — думала Вереника.

Так молча шли они под звездами до самого дворца.