— Не выходил бы из леса… А только теперь не до охоты. Вот кончу службу, тогда другое дело.
— Почему не до охоты? Покончим с продразверсткой, возьми ружье, да и пошатайся денек…
Однако истратить в такое время денек на охоту Насонову показалось слишком много, — он решил удовлетвориться полднем. Раздобыв у местного охотника двустволку, он вышел на заре, думая вернуться к обеду, чтобы тотчас же выступить с отрядом дальше.
Но охотиться за птицей без собаки трудно; ему удалось поднять выводок тетеревей лишь перед самым возвращением. Он убил трех молодых тетеревят и хотел было на ртом закончить, как вдруг услышал какой-то странный рев. Сначала он подумал, что это кричит сохатый, подзывая самку, но когда рев повторился, понял, что ошибся: рев, который он слышал, не мог принадлежать сохатому.
Насонов перебрал в памяти всех зверей, каких знал, но ни на одном из них не мог остановиться. Ближе всех этот густой рев подходил к реву медведя, но медведи ревут редко и, главным образом, в минуты борьбы и опасности. По этому же реву трудно было предположить, чтобы там, где ревел зверь, происходила борьба. Рев слышался в одном направлении почти через правильные промежутки времени.
Переменив в стволах дробь на пули, Насонов двинулся в сторону пади, из которой доносился странный рев. Когда он перевалил за перевал, рев послышался совсем ясно. Насонов уже не сомневался, что это ревет медведь. Но что заставляет его реветь так, как будто он попал в беду?
В просвете деревьев мелькнул сруб, — это была заимка. Насонов остановился. Рев раздался почти рядом. Но где же тот, кто ревел? Насонов даже посмотрел вверх, не забрался ли зверь на дерево… И только когда рев повторился еще раз, охотник увидел свеже-разрытую землю.
— Медведь попал в яму, — догадался Насонов и, подойдя ближе, заглянул вниз. Его рука уже тянулась к спуску, но не дотянувшись, так и застыла… Потом он опустил ружье…
Медведь по самые уши сидел в яме, и полужидкой клейкой массе, — он тонул в меду…
— Выручай, товарищ, погиба-аю… — как будто хотел сказать таежный сластун, заревев при виде Насонова, а тот, схватившись за живот, так и присел перед ямой…
Весть о том, что на заимке Аверьяна в яму с медом попал медведь и не может из нее выбраться, взбудоражила все седо. И когда продотряд, вооружившись топорами и веревками, направился к заимке, за ним устремились все, кто только йог двигаться. Пока шли, шуткам и остротам не было конца.
— Ай, да Аверьян, мед в яму схоронил…
— От людей схоронил, а медведь нашел…
— Это он нарочно придумал, чтобы медведей ловить…
— А что теперь будет с медом?
— Медведя вытащим, Аверьяна посадим..
— Эй, Аверьян, слышишь? В яму тебя с медом…
Но Аверьян не слышал: он сидел в это время на гумне, ни жив ни мертв от страха.
Когда пришли на заимку, Насонову не мало пришлось покричать, чтобы установить порядок: давя друг друга, все разом лезли к медовой яме, чтобы скорей увидеть диковинное зрелище. Тетка Митродора даже чуть-чуть не составила компанию медведю.
А медведь? Он не обнаружил особого беспокойства, увидев вокруг себя столько людей. Ему, по видимому, было тошнехонько, и он не чаял, как выбраться скорей из беды. Поэтому, когда ему подали два суковатых толстых бревна, он весьма охотно стал карабкаться по ним вверх. Но, засев в сладкую массу по уши, потом выбраться из нее дело не легкое…