— Побежим во дворец скорее!
Но старый стремянный покачал седой головой.
— Не статочное дело, боярин, во дворец бежать. А вдруг люди-то дознаются, что убили то не батюшку, боярина, а Серегу подставного, и горшее лихо выйдет. И стрельцы то, чай, теперь пьянехоньки, по кружалам сидят, пьют едят на казну Милославского да Хованского. Только слово скажи, зараз подымутся. А лучше мы боярина, как стемнеет, после всенощной, сюда привезем, а я покамест к лекарю, Стефану, что боярина пользовал, сбегаю. Авось что хитрый немец и удумает.
Но хитрого немца и след простыл… Услыхав про смерть Артамона Сергеевича и про то, что стрельцы грозят всем «немцам» башку сорвать, лекарь, захватив свои скудные пожитки, сел на таратайку и спешно выехал из Москвы.
Погоревал, погоревал молодой боярин, подержал тело отца в палатах двое суток, по обычаю христианскому, а на третьи — тайно, хоронясь от людей, предал земле. Погребли боярина Артамона Сергеевича здесь же, при московских палках, в небольшом новом склепе, так как в родовом склепе бояр Матвеевых при вотчине был схоронен Серега с боярской честью и пышностью.
Старый стремянной Григорий, глядя на лицо покойного боярина, лицо, которое не хотели подернуть тени тления, сомнительно покачивал головой.
— И что бы это значило? Рыхл боярин и телом добер, сколь дней лежит, а мертвого духу нетути?!
И по причине того же сомнения, верный стремянный, замуровывая дверь склепа, умышленно оставил в ней малую продушину и потом долго ходил и прикладывал ухо: не стонет ли боярин, не кличет ли себе на помощь старого слугу…
Но дни шли, а в склепе боярина Артамона Сергеевича Матвеева стояла прежняя, могильная тишина…
В кабинете профессора психиатрии Чукина резко зазвонил телефон. Не успел почтенный профессор отложить немецкую книжку, которую он читал, и лениво приподняться с мягкого уютного кресла, как звонок затрещал еще и еще раз, все настойчивее и продолжительнее. Профессор не любил, когда его отрывают от работы, а потому, сняв трубку, сказал очень недовольно и сухо:
— Алло! Вас слушают! Да. Что угодно?
Но почти тотчас же его лицо приняло изумленное выражение, потом некоторую растерянность. Насмешливая, недоверчивая улыбка и снова удивление…
— Позвольте, уважаемый коллега… Да ведь этого не может быть. Двести пятьдесят лет летаргии!.. Такого случая наука еще не знает… Где? Где? В могильных раскопках старой Москвы?.. Я не сомневаюсь, коллега, но Матвеев? Какой Матвеев? Артамон Сергеевич, убитый в 1682 г… Невероятно!.. А скажите, уважаемый коллега, вы вполне здоровы? Голова не болит? Her! Нет! Ничего! Не смею сомневаться… Что? Что? II уважаемый коллега Семен Семенович тоже там? Ну, разумеется, разумеется, сию минуту еду, только распоряжусь…
Профессор ошалело бросил на вилку телефонную трубку, с каким-то испугом окинул взглядом кабинет, растерянно потер лоб и снова схватился за аппарат:
— 2 90–86. Да, да! Да, да! Благодарю. Клиника? Ах, это вы, Лазарь Михайлович?.. Вот что. Приготовьте отдельную большую палату и вынесите из нее всю мебель… Да, да… И койки. Все, все… Придется ее обставить из музея. Примите под росписку вещи, когда привезут. Некогда, некогда, дорогой… Поговорим после…
Чукан снова брякнул трубкой, наскоро выбежал в переднюю, криво, бантом назад, надел шляпу, набросил пальто и даже не застегиваясь кубарем покатился по лестнице, громко пришлепывая на каждой ступеньке вышитыми домашними туфлями, которые он второпях забыл переменить.
Степенный швейцар, читавший внизу газету, удивленным взглядом проводил седовласого профессора, который, как мальчишка, трусил по улице, совсем не по-профессорски размахивал руками и кричал на ходу:
— Извозчик! Такси! — и тут же, не дожидаясь неторопливо подъезжавшего извозчика, почти на ходу вскочил на площадку трамвая и скрылся за дверцей, непочтительно оттолкнув какую — то пожилую гражданку с корзинкой…
А на улице, в ярком блеске электрических фонарей, сиянии витрин, реве авто, звоне и зигзагах молнии трамвая, уже шныряли и крутились волчками мальчишки газетчики, крича надорванными, истощенными голосами:
— Экстренный выпуск! Живой человек тысячу лет в гробу!.
ebooksa