— Вечерняя газета! Царь Артамон приехал в СССР с того света!
А привыкшие ничему не удивляться советские граждане торопливо шли по своим делам и только некоторые недовольно брюзжали себе под нос:
— Знать что-нибудь «Вечерка» напутала… И как это не стыдно такими сенсационными пустяками заниматься?! Бузотеры!
Ближний боярин Артамон Сергеевич Матвеев глубоко вздохнул, слегка пошевелил пальцами и медленно раскрыл глаза. Первое, что поразило его, — это необычайно сильный мягкий свет, льющийся не из окна, а откуда-то сверху. Этот свет был так ровен и благостен, что боярин снова закрыл глаза и подумал: «Откуда неизреченное сияние сие? Не от лица ли Твоего, о Господи?»
Но в эту минуту чья-то ласковая и настойчивая рука сильно потрясла его за плечо.
— Довольно, боярин! Пора бы, кажется, и выспаться… Вам больше нельзя спать!
Артамон Сергеевич снова открыл глаза и на этот раз уже долго не закрывал их, оглядываясь вокруг с большим удивлением. Просторная, светлая горница, с высокими окнами, белыми блестящими стенами, полом в узорных плитах, как в Виницее, или Лунде аглицком, а убранство — русское… Широкие скамьи, покрытые цветным сукном, стол под узорными убрусами; на нем куб и, блюда и сулеи с каменьями, дорогой заморской работы. Кресла ровные дубовые, точь-в-точь, как у него в московских хоромах. Большее золоченое ложе с узорной деревянной спинкой в ногах… На ложе он сам, и ложе особенно задержало взор Артамона Сергеевича. Он долго и с большим трудом вспоминал что-то.
— Где я зрел лепоту сию? и вдруг вздрогнул: — Ахти, батюшки! Да ведь ложе сие блаженной памяти царя Алексея Михайловича! На нем он опочивал, да и представиться соизволил… А и как же я, боярин скудный, возлежу на ложе царском?
И до того испугался боярин, что снова зажмурил веки, но в эту минуту седовласый человек, бритый, как «немец», в белой одежде, наклонился к его лицу, потрогал лоб, посмотрел пристально в глаза и взял за руку повыше кисти.
— Ну что, как, Артамон Сергеевич? Слабость большая? А покушать чего-нибудь не хотите?
Боярин уставился на «немца» и с новой тревогой подумал:
— Что за человек? Риза апостольская, а лик брит, аки у басурмана поганого… — И медленно шевеля отвыкшими от движения губами, глухо спросил:
— Где я есмь? На земли, али в каком ином месте? А коли на земли, то в каком граде и стране обретаюсь?
Профессор Чукин пожал плечами и, стараясь подделаться под старо-русскую речь, Заговорил, запинаясь:
— На земле, на земле, батюшка… В СССР, то-бишь, виноват, на святой Руси… Да не где нибудь, а в самой Москве — золотые маковки… А находитесь вы на Девичьем Поле, чай оно вам ведомо? В клинике-лечебнице, построенной не при вас, а много позднее… То-бишь, при вас, конечно… А я той лечебницы главный лекарь, профессор психиатрии — Чукин.
— А долго ли я почивал?
— Многовато, боярин, многовато… То есть, конечно, если рассудить и сравнить с вечностью, то оно и совсем недолго… Чукин досадливо поморщился и подумал: — И что за чепуху я болтаю… Ни с одним психопатом не было так трудно. — И в досаде на себя закончил строго: — Вам нельзя много разговаривать! А сейчас вам подкрепиться надо!
«Немец» протянул руку через кровать Артамона Сергеевича и тронул какую-то пуговку на стене, отчего далеко, далеко раздался приятный, дрожащий звон. В комнату вошла женщина тоже в белой одежде, в белом апостольнике на голове.
— Вот, Марья Васильевна! Поручаю вашему надзору больного боярина. О нем я вам уже рассказывал, Сейчас дайте ему куриного бульону. Если больной захочет, может посидеть на постели. Вставать рано. Я зайду часа через четыре, после приема. До свидания!
Чукин встал, поклонился боярину, сделал Знак сестре, вышел с нею за дверь и быстро зашептал:
ebooksa