— Несносный! — сказала барышня, — для чего ты еще мучишь меня?
— О, женщины! — хватив ладонью по лбу, заключил чиновник.
К утру вспрыснул легкий дождь, напугав всех, но этот страх был сове пшенно напрасен. Дождь только освежил траву и лес, и солнце взошло с небывалой пышностью. Предрассветная темная полоса, пеленавшая восток, точно дала широкую трещину, от которой все небо раскололось на мириады сквозивших золотом щелей. Неудержимый поток света залил все небо, заставив спавшую землю встрепенуться малейшей фиброй, точно кругом завертелись мириады невидимых колес, валов и шестерней, заставлявших подниматься кверху ночной туман, сушивших росу на траве и передававших рядом таинственных процессов свое движение всему, что кругом зеленело, пищало и стрекотало в траве и разливалось в лесу тысячами музыкальных мелодий.
Кондрат Семеныч был широкоплеч, небольшого роста, особенно тогда, когда оседал на левый бок, на хромую ногу; черные волосы его кудрявились, а загорелое, кирпичного цвета лицо оживлялось маленькими веселенькими глазками; нижняя челюсть выдавалась у него, но это придавало ему только добродушное выражение; концы черных усиков на короткой верхней губе лихо завивались кверху.
Пароход шел вверх по Волге. Однажды душной июльской ночью, когда небо было покрыто густыми, черными тучами и все на Волге было как-то зловеще спокойно, приплыли в Казань и стали на якорь около Уело на в хвосте огромного каравана судов. Лязг якорных цепей и крики команды разбудили Кондрата Семеныча. Он посмотрел в окно и увидал: далеко, во тьме, играя, сверкали маленькие огоньки, вода была черна и густа, как масло и больше ничего не было видно.
К чаю вышла в салон единственная дама, ехавшая в первом классе. Кондрат Семеныч мимоходом быстро взглянул на нее. Что-то страшно знакомое, очень давнишнее мелькнуло ему не так в ее лице, как в повороте шеи и в подъеме век, когда она обернулась на его взгляд. Но это бессознательное воспоминание тотчас же рассеялось и забылось…
— Вы очень добры, — говорила она, отвечая пожатием руки на слова Кондрата Семеныча.
Кондрат Семеныч видел, что слова его действовали, она смотрела на него так нежно, так грустно, что как будто бы в первый раз услышала, что такое речь, внушенная любовью, и что такое блаженство быть любимой…
— Что может быть утешительнее дружбы! — сказала она, подняв глаза кверху.
— Что может быть сладостнее любви! — промолвил Кондрат Семеныч, взглянув на нее нежно.
— Это, так сказать, жизненный бальзам.
— Что любовь! — заметила она, — это пагубное чувство; мужчины все такие обманщики…
Она вздохнула, а он сел рядом с ней.
— Что вы? — спросила она.
— Ничего-с-с! Я так счастлив, что сижу возле вас, дышу с вами одним воздухом… Поверьте, что я совсем не похож на других мужчин!.. О, вы меня не знаете, женщина для меня — это священное создание… я ничего не пожалею.
— В самом деле? — задумчиво спросила она.
— Ей-богу!
Они долго говорили, наконец стали шептать. От нее разливалась такая жаркая атмосфера, около него такая благоуханная. Они должны были непременно слиться, и слились. Она уронила платок. Кондрат Семеныч бросился поднять, и она тоже; липа их сошлись, раздался поцелуй.
— Ах! — тихо вскрикнула она.
— О! — произнес он восторженно — какая минута!
ebooksa