Где бы вы ни вышли на этот ручей, вы найдете наши следы.
Но Киту не представилось случая бежать. Холостяки переменили направление, и пока Малыш и Мак-Кэн шли вверх по ручью, Кит вместе с индейцами в шестидесяти милях на северо-восток преследовал второе стадо карибу. Через несколько дней они вернулись в лагерь по свежевыпавшем снегу. Одна из индианок, плакавшая возле костра: подскочила к Киту. Глаза ее горели, и, осыпая его проклятиями, она указала на лежавшую в санях неподвижную фигуру, закутанную в меха.
Кит мог только догадываться, что случилось, и подходя к костру Мак-Кэна, готовился встретить новые проклятия. Но, вместо этого, юн увидел самого Мак-Кэна, деловито жевавшего мясо карибу.
— Я плохой воин, — жалобно объяснял он. — Но Малышу удалось удрать, хотя они все еще преследуют его по пятам. Ему еще не раз придется вступать с ними в бой. Они его поймают как поймали меня. Ему не уйти. Он сбил с нот, двух молодых индейцев. А одному прострелил грудь навылет.
— Знаю, — ответил Кит. — Я встретил его вдову.
— Старый Снасс хочет вас видеть, — добавил Мак-Кэн. — Он приказал доставить вас к нему как только вы вернетесь. Я ничего не выдал. В тоже ничего не знаете Запомните это. Малыш удрал на свой собственный риск.
У костра Снасса сидела Лабискви. Она встретила Кита таким любящим, полным нежности взгляд дом, что он испугался.
— Я рада, что вы не пытались бежать, — сказала она. — Вы знаете, я… — она заколебалась, но не опустила глазю Их сияние досказало ему остальное. — Я зажгла свой костер ради вас. Я люблю вас больше всех на свете, больше отца, больше тысячи Либашей и Махкуков. Я люблю — о, что это за странное чувство, — я люблю, как любила Франческа, как любила Изольда, Четвероглаз говорил правду. Индейцы так не любят. Но у меня синие глаза и белая кожа. Мы оба белые — вы и я.
Киту никогда еще не делали предложения, и он не знал, как вести себя. Хуже того, это было даже не предложение. Его согласие считалось предрешенным. Так уверена была Лабискви в успехе, таким ярким светом сияли ее глаза, что он удивился, почему она не обхватила его шею руками и не склонила головку к нему на плечо. Потом он понял, что, несмотря на всю силу ее чувства, ей неведомы милые приемы любви. Между первобытными дикарями они не приняты. Ей негде было им выучиться.
Она воспевала счастливое бремя любви, а он мучил себя, не решаясь огорчить ее правдой. Наконец, ему представился удобный случай.
— Но послушайте, Лабискви, — начал он. — Вы уверены, что Четвероглаз рассказал вам всю историю Паоло и Франчески?
— Она всплеснула руками и засмеялась счастливым смехом.
— О! Разве есть продолжение! Я так и думала. Любовь должна быть бесконечна. Я обо многом Думала после того, как зажгла свой костер. Я…
Но тут, в пелене падающего снега, возле костра появился Снасс, и Кит упустил случай объясниться.
— Добрый вечер, — угрюмо буркнул Снасс. — Ваш товарищ тут наделал дел. Я рад, что вы оказались благоразумнее его.
— Вы должны рассказать мне, что случилось, — сказал Кит.
— Белые зубы угрожающе сверкнули из-под усов старика.
— Да, я вам расскажу. Ваш друг убил одного из моих людей. Этот слюнтяй Мак-Кэн сдался при первом выстреле. Он уже никогда не убежит. Мои охотники гонятся за вашим другом по горам — догонят его. До Юкона ему не добраться. А в отныне будете спать у моего костра. И никакие разведок с молодежью. Я сам буду присматривать за вами.
Жизнь у костра Снасса доставила Киту много новых затруднений. Он стал гораздо чаще встречаться с Лабискви. Ее нежная, невинная, откровенная любовь пугала его. Она не спускала с не го влюбленных глаз и ласкала его каждым взглядом. Много раз он пытался рассказать ей о Джой Гастелл, и много раз ему приходилось сознавать что он жалкий трус. Хуже всего было то, что Лабискви была так мила. На нее было приятно смотреть. Проводя время с нею, он не мог себя уважать и чувствовал, что ее общество доставляет ему удовольствие. Первый раз в жизни он близко знакомился с женщиной, и душа Лабискви была так чиста, так невинна, что он скоро знал ее всю до мельчайших черточек. Он вспомнил Шопенгауэра и понял, что мрачный философ ошибался. Узнать женщину, так, как Кит узнал Лабискви, значило понять, что все женоненавистники — больные люди.
Лабискви была удивительна, но он оставался верен Джой Гастелл. Джой умела сдерживать себя, над ней властвовали все запреты, наложенные на женщин цивилизацией, и все же ему казалось, что душой она такая же, как Лабискви.