На Дальнем Западе

X

Копи Могаллон

Дикое, но удивительно живописное зрелище представляли собою краснокожие, мчавшиеся в атаку на злополучный караван обитателей Кампы: свыше двух сотен всадников, нещадно гоня великолепных лошадей и оглашая воздух свирепыми криками, неслись, размахивая длинными копьями и щитами, украшенными скальпами. Земля дрожала под копытами коней, воздух был полон треска и грохота, словно бушевала буря.

На расстоянии приблизительно ружейного выстрела индейцы вынырнули из-за лошадей и вскочили на их спины.

Чэйэны сравнительно ниже сиу или «воронов», но отличаются великолепным сложением. Черты их лиц не имеют отталкивающего выражения. Лишь немногие уродуют свои физиономии татуировкой. Торс чэйэна-воина, идущего по тропе войны, всегда обнажен.

У иных грудь была расписана пестрыми красками, у других покрыта татуировкой. В руках эти воины, стремившиеся к каравану, держали небольшие и легкие круглые щиты из кожи буйволов.

Когда чэйэны шли в атаку, их длинные черные волосы развевались по ветру, словно конские гривы, а характерные диадемы из тонкой кожи, расшитой бисером и убранной маленькими зеркальцами, издавали мелодичный слабый звон. Над головами воинов живописно колыхались орлиные перья, собранные в виде своеобразного султана. Из общей массы выделялось несколько вождей с оригинальными «токами» из длинных пестрых перьев, покрывавших голову ото лба и спускавшихся на спину.

Только яркий блеск гордых орлиных глаз выдавал возбуждение, охватившее воинов, которые шли с криком в бой против бледнолицых, исконных врагов аборигенов Северной Америки. В очах чэйэнов светилась непримиримая ненависть к истребителям индейской расы.

По данному Джоном Максимом сигналу на индейцев посыпались пули: стреляли оба траппера, стреляли скваттеры, многие женщины и, наконец, даже те из детей, которые умели владеть оружием.

Как ни беспорядочны были выстрелы, но залп все же дал известные результаты: на таком близком расстоянии пули поражали если не всадников, то хоть коней: лошади падали, увлекая за собой, конечно, и всадников; некоторые, испуганные треском ружейных выстрелов, шарахнулись в сторону, сбрасывая всадников, и ринулись в бегство, не дойдя двухсот метров до каравана.

Индейцы в беспорядке рассыпались во все стороны.

— Прекрасно! — кричал, ободряя защитников каравана, агент. — Хлещите, гоните лошадей! Может быть, нам еще удастся вывернуться! Индейцам не до нас!

Воспользовавшись замешательством индейцев, очевидно, не ожидавших такого энергичного отпора, фургоны снова быстро покатились вперед. Но их движение не могло быть сколько-нибудь продолжительным: индейцы быстро оправились и снова начали наскакивать на караван, осыпая фургоны выстрелами. Ясно было, что краснокожие торопятся покончить с караваном раньше, чем сюда добегут уже близкие волны степного пожара и заставят самих индейцев искать спасения в бегстве в лесистые части прерии.

Оглянувшись вокруг, Джон Максим обескураженно махнул рукой:

— Печальный день! — пробормотал он. — Пожалуй, для этих людей было бы гораздо лучше, если бы они не покидали своего поселка. Ясно, дело идет к концу. Еще немного, и тут начнется отвратительная бойня!

В самом деле, в исходе сражения уже не было никакого сомнения: индейцы охватили караван со всех сторон, подскакивали уже к самым фургонам, и им оставалось только разъединить еще уцелевших и державшихся вместе защитников, чтобы потом покончить с ними порознь.

Скваттеры защищались с мужеством отчаяния: они видели, что погибли, им оставалось только одно: как можно дороже продать свою жизнь, истребить как можно больше врагов, и они стреляли в индейцев в упор.

Вне всякого сомнения, выстрелы скваттеров причиняли жестокий урон краснокожим. На каждого убитого скваттера приходилось по меньшей мере трое или пятеро убитых индейцев, но в то время как ряды скваттеров быстро таяли, индейцев, казалось, становилось все больше и больше. Уже не одна лошадь мчалась по прерии, покинув в густой траве своего убитого хозяина, но индейцы кружились около каравана, наскакивали на фургоны, дрались со скваттерами в рукопашном бою.

Наибольшей опасности подвергались именно передовые фургоны, на которые почему-то было обращено особое внимание нападавших.

Тут главная роль в защите принадлежала Джону Максиму и его спутникам, около которых держался и лжегамбузино. Последний, впрочем, не высовывался и стрелял не целясь.