Она улыбнулась ему в ответ, и было столько счастья и радости в ее улыбке, в ее смеющихся глазах, она словно светилась изнутри, это сияние пролилось на него и сквозь него. Дмитрий с робкой улыбкой рассматривал маму, вглядывался в ее облик. Она была такая молодая и красивая, на ней не было ни малейшего следа той изнурительной, страшной болезни, которая забрала ее много лет назад. Вспомнив о том, что мама умерла, он перестал улыбаться.
«Мам?» — позвал он.
Мама протянула руку и погладила его по голове, как когда-то давно в детстве. Пригладила непослушные вихры, теперь уже с пробивающейся сединой, но все такие же упрямые.
«Все будет хорошо, сынок!»
Дмитрий проснулся и обвел глазами двор. Все так же неспешно копошились куры и жужжали пчелы. Проведя рукой по лицу, он понял, что плакал во сне.
Из дома целителя вышли мальчик-подросток под руку с пожилой женщиной и направились к воротам. Дмитрий оглянулся, кроме него больше во дворе никого не было.
«Ну что ж, выходит, моя очередь», — подумал он и поднялся с лавки.
Войдя в дом, Дмитрий оказался в полумраке. Единственное в комнате окошко слабо освещало только середину помещения, оставляя все прочее пространство зыбким теням. Дмитрий ожидал увидеть во множестве образа и иконы, но ничего этого не было. Обычное убранство, простое, даже скромное. Большой стол у окна, стулья, старый диван у стены, над которым висела потемневшая от времени картина с морским пейзажем. В углу стоял огромный кованый сундук, по всей видимости старинный.
Дед Петро сидел за столом, положив на него руки. Он встретил вошедшего прямым и открытым взглядом. Густая, но недлинная борода скрывала возраст, ему могло быть и пятьдесят, и семьдесят лет. Ясные улыбчивые глаза, крепкие руки, знающие мужицкую работу, прямая осанка и добротный, могутный стан — весь облик деревенского знахаря источал спокойствие и уверенность скалы.
— Здравствуйте, Петр Никодимович. — Дмитрий оглядел знахаря: рубаха, брюки. Одежда мятая, не глаженая, но чистая. Никаких амулетов, камений и прочей шарлатанской атрибутики. Даже нательного крестика не видать, если и есть, то не напоказ.
— И тебе не хворать, — отозвался старик и указал на стул за столом напротив себя, — садись вон.
— Да, спасибо.
Дмитрий сел и замялся, не зная, с чего начать. Старик пристукнул ладонью по столу:
— А может, чайку, дружок, попьем? А то умаялся я что-то. Людей сегодня много было, да и ты с дороги, видно, притомился. А за чаем и потолкуем по душам.
— Я бы не отказался.
— Ну, вот и славно. Чай у меня целебный, с травками разными, тебе на пользу будет, мысли в порядок придут.
Дед Петро вышел куда-то и минут через пять вернулся с двумя большими кружками, нал которыми поднимался ароматный парок. Может, возникшая пауза и доверительная атмосфера чаепития возымели свое действие, а может, и впрямь чудный густой напиток обладал удивительной силой, но смятение Дмитрия улеглось, будто отложил в сторону темный камушек с души. Даже дышать стало легче.
И Дмитрий рассказал свою историю. Старик слушал внимательно, изредка перебивая рассказ уточняющими вопросами. Один раз он остановил Дмитрия, сходил за чаем и, вернувшись с вновь наполненными кружками, велел продолжать. В полумраке комнаты, наполненной ароматом чая из неведомых трав, с пляшущими по углам тенями, рассказывать то, во что сам не хочешь верить, было легче. Слова лились неспешным ручейком, просочившимся сквозь плотину внутренних запретов, и, по мере того как продолжалась эта исповедь, Дмитрий чувствовал, как пустеет то место в душе, где поселилось и укоренилось горе.
Когда Дмитрий закончил свой рассказ, старик долго молчал, с полуприкрытыми глазами, словно прислушиваясь к чему-то слышному только ему биному. Дмитрий молчал тоже, прихлебывая остывающий чай.
И все же Дмитрий заговорил первым, стронув повисшую тишину:
ebooksa