— Протестую! — воскликнул прокурор. — Вопрос поставлен неверно, провокативно и должен быть снят!
— Протест принят, — буркнул судья. — Пожалуйста, адвокат, уточните вопрос.
— Хорошо, ваша честь. Скажите, майор, были ли представлены суду все вещественные доказательства, имевшиеся в вашем распоряжении?
— Безусловно, — пожал плечами Барлоу.
— В таком случае ваше обращение к научно-технической экспертизе по вопросу об алиби свидетельствует о вашей некомпе…
— Протестую!
— Протест принят. Адвокат, вы испытываете терпение суда.
— Хорошо, ваша честь. Почему вы поставили перед научно-технической экспертизой вопрос, который находится полностью в вашей компетенции?
— Я не ставил такого вопроса, — спокойно сказал Барлоу.
— Не ставили? — поразился адвокат. — Но только что…
— Не ставил, — повторил майор. — Данные экспертиз действительно противоречат алиби обвиняемого. Полагаю, в ходе допросов свидетелей эта нестыковка будет устранена. Для того и ведется судебное слушание, адвокат.
Ковельски постоял минуту перед майором, пожал плечами, сказал: «Больше вопросов не имею» — и неспешно направился к своему месту.
— Атторней? — спросил судья.
— Вопросов нет.
— Свидетель свободен, объявил судья. Он прекрасно понял, что адвокат своего добился. Вопрос, о котором заявил Айзек, перед экспертом не ставился. В ходе процесса возникла дыра, нестыковка.
— Айзек, вы слышали вопрос адвоката и ответ майора?
— Разумеется, ваша честь, — ответил голос Варди. — Вопрос о противоречии, несомненно, был задан. Вопрос содержался в характере предоставленных для экспертизы материалов.
— Поясните, — бросил судья. Он совсем уже освоился и разговаривал с Айзеком так же, как обращался прежде к Варди. Судья встречался с экспертом вне судебных заседаний не так уж часто, у них были разные круги общения, Варди любил рассуждать о политике, судья таких тем избегал — не из-за аполитичности своей натуры, он с молодых лет голосовал за республиканцев, но в партии не состоял, считал любую партийную принадлежность недопустимой для судьи и вообще для работника правоохранительных органов. Это было его личное мнение, которое он тоже обсуждать не любил, хотя все знали, что разговаривать с судьей о внутренней, а тем более внешней политике не только бесполезно, но в некоторых случаях (и такое бывало!) чревато разрывом отношений.
Изредка встречаясь с Варди на официальных и неофициальных приемах, судья с удовольствием углублялся в тонкости интерпретации образов Мими в опере Пуччини «Богема» и Леоноры в вердиевском «Трубадуре». Оба, как оказалось, неравнодушны были к опере, в отличие от общих и не общих знакомых, поэтому темы для обсуждений у них всегда находились. Сейчас, слыша знакомый голос и не видя перед собой знакомую физиономию с чуть скептическим и ироническим взглядом, судья хотел спросить не о нарушении судебной процедуры, со всей очевидностью имевшей место, а о том, почему в субботнем представлении «Риголетто» (оба на том спектакле присутствовали и кивнули друг другу в антракте) тенор Занетти не исполнил всеми ожидаемую стретту Герцога в третьем акте. Побоялся верхнего до?
Представляя себе Варди, дающего показания, думая также о Варди, лежавшем без сознания в палате интенсивной терапии, судья, конечно, не упускал ни слова из спокойной и размеренной речи Айзека.