— Да, вроде.
— Вроде или точно?
— Точно. Криминалист так и сказал.
— А может, у Фраймана диабет?
— У него всякие другие болячки, жена принесла лекарства. Но диабета нет.
— Зачем же ему тогда инсулиновый шприц?
— Он говорит, что это не его.
— Может, и правда не его. Ладно, оставим это пока. Дождемся результатов экспертизы. А что говорит жена Мардасова? Вы же навешали ее?
— Навещали.
— Та-ак! — Екатерина Андреевна, сузив глаза, пристально посмотрела на внучатого племянника. — О чем еще ты забыл мне рассказать?
— Теть Кать, ну… — Чайкин покраснел до кончиков ушей и уставился на пустую чашку.
— Выкладывай! — медленно, тихо, но грозно, словно прокурор, уличивший преступника во лжи, проговорила Романова.
— Ездили мы к ней с Завадским. Она, конечно, Мардасова ругала, козлом называла. Но она не верит, что у него с женой Фраймана были отношения. Абсурд, говорит.
— Она может говорить что угодно. Особенно вам с Завадским. Но это отнюдь не значит, что она так считает. Неужели ты думаешь, женщина начнет делиться такими деликатными подробностями с посторонними мужчинами?
— Но мы не посторонние, мы — полицейские.
— Тем более. Поэтому я сама попробую ее разговорить.
— Может, не надо? — насторожился Чайкин. — Завадский узнает — греха не оберешься.
— А мы ему не скажем. Дай мне ее адрес.
— Нет, теть Кать, не дам. Завадский меня убьет.
— Ох, Андрей, когда же ты станешь наконец самостоятельным?