– Очки у меня есть, – сказал я и, вынув из кармана, показал их Вале. – Я их надеваю не часто – когда читаю мелкий шрифт, – но всегда таскаю с собой.
– Вы хоть знали, к кому едете? – спросила Валя.
– Знал, – сказал я. – Я только не думал, что вы такая взрослая.
По недружелюбному молчанью профессора я понял, как его раздражает наш непонятный и легкомысленный разговор. Я повернулся к нему.
– Вы меня не узнали, Андрей Николаевич? – спросил я.
– Как будто мне ваше лицо знакомо, – сухо сказал Костров. – Вы не тот Старичков, который у меня с третьего курса ушел?
– Тот самый.
– Так, так…
Я не заметил в его глазах никакой радости.
– Изменились, – сказал он, неодобрительно глядя на меня, – повзрослели. – Мне показалось, что я очень нехорошо сделал, повзрослев. – Значит, микробиология не понравилась?
– Да вот, – сказал я извиняющимся тоном, – бросил, Андрей Николаевич…
– Для чего ж тогда в вуз поступали? – строго спросил
Костров. – Государство на вас деньги тратило…
Ух, какой это был сердитый старик! Смешно сказать, но я по старой памяти ощутил легкое замирание сердца. Я его все еще немного боялся. Мне самому стало смешно от этого.
– Надеюсь рассчитаться, – сказал я, сдерживая улыбку.
– Несерьезно, – обрезал меня профессор и, помолчав, перевел разговор: – Следователем давно работаете?
– Всего года два, – сказал я.
Старик хмыкнул совсем недовольно:
– Значит, опытные следователи в Москве все заняты?
Колючий язык был у человека! Я ответил, пожав плечами: