Старик Громов захохотал на всю контору, а потом закашлялся. Кашлем у него всегда кончался смех.
– Да нешто мы, коммунары, четыреста десять покрыть можем? Откуда такую силищу взять? Кабы сорок…
– Подожди, – сказал Джек и вышел на середину комнаты.
Он торжественно полез в боковой карман и вытащил оттуда серенькую сберегательную книжку. Положил ее на стол и сверху рукой прихлопнул.
– В чем дело? – закричал Курка.
– Вношу свои сбережения.
– А много их?
Капралов развернул книжку и прочел:
– Остаток на сие число сто двадцать один рубль.
– От прошлого года деньги остались, – пояснил Джек. –
Табак я тогда продал.
– Понимаем, – сказал Бутылкин. – А у кого табаку не было, то как?
Сейчас же с места заговорил Чарли Ифкин. Английского говора его никто не понял, но жестикуляция показывала, что американец решил раскошелиться. Он вытащил из бокового кармана пачку длинных темных кредиток с портретами и передал их Капралову.
– Чарли жертвует сорок долларов! – закричал Джек. –
Американские деньги!
– Не примут американские на коробочной фабрике нипочем, – сказал Курка авторитетно. – К черту пошлют с такими деньгами.
Джек разъяснил, что Госбанк за каждый доллар платит два рубля и беспокоиться Курке нечего. Старик Громов недоверчиво рассмеялся, махнул рукой и вышел из комнаты. Дверь сильно хлопнула за ним, и все посмотрели вслед старику. Николка от имени брата Дмитрия и Капралова заявил, что вносит шестнадцать рублей – все, что оказалось у троих в наличности. На этом поступления прекратились.
Василий подсчитал взносы на счетах и тяжело вздохнул. Оглядел собрание и вздохнул еще раз: больше рассчитывать было не на что.
– А ведь не доросли до электричества! – горько сказал
Николка. – Рвать со стен проводку придется…