персидское прозябание, перетерла нити, которыми дер-
жался наш брак после смерти дочери. Ты мечтала о доме, я не дал его.
Дом, семейный дом, это ведь не только квартира, в
которой обитают муж и жена. Дом – это муж, жена и
дети, …довольство. А тут нищета и мрак безысходный. Я
верю, будь жива Мариночка, мы не разошлись бы».
«Я – не Долли Облонская, измены не прощу даже ради
детей»,
– так начала она ответ и не дописала. Он прислал встревоженную телеграмму, она отозвалась:
«ЗДОРОВА, ДЕНЬГАМИ ВОСПОЛЬЗОВАЛАСЬ
ЗАИМООБРАЗНО. БЛАГОДАРЮ».
Денег все время не хватало, она питалась баранками и мацони. Больше всего поглощали передачи Онуфрию
Ипатычу. От него получались нелегально письма, которые она стыдилась читать, так эти мятые серые клочки были исполнены любви, благодарности, грамматических ошибок, словно их писал ребенок, в котором подобные слова и чувства неестественны:
«Я получил опять икру и конфекты, за что мне такие
благодеяния. Если я заслужил их своей неудачной любовью, а если это только жалость… Милая, ненаглядная, я перед
страшными часами нахожусь в жизни, вы мне и заступ-
ница и отрада. Как мне благословлять вас, я томлюсь в
беззвучной камере. Брат и мать фактически отказались
от меня, как и надо было ожидать, до последнего изды-
хания молюсь на вас. И пусть, пусть мне не было дано