– Но ведь церковный обряд священен, и никто не смеет им пренебречь, падре! – воскликнула Виолетта.
– Дочь моя, мне тяжело говорить это тебе, но сильные мира сего находят пути, чтобы нарушить и это таинство.
Твое собственное богатство может навлечь на тебя несчастье…
– Это могло бы произойти, падре, если бы мы продолжали оставаться во владениях Святого Марка, – прервал дон Камилло, – но схватить нас по другую сторону границы значило бы дерзко нарушить закон иностранного государства. Кроме того, в замке святой Агаты мы будем недоступны для венецианских властей, а там, возможно, и дождемся времен, когда они сочтут более благоразумным отступиться.
– Все это было бы правильно, если бы ты рассуждал в стенах замка святой Агаты, а не здесь, на венецианских каналах.
– В городе есть калабриец Стефано Милане, мой вассал от рождения; он сейчас в порту со своей фелуккой «Прекрасная соррентинка». Стефано близкий друг моего гондольера, того самого, кто завоевал третий приз на гонках сегодня… Вам дурно, падре? – прервал вдруг себя дон
Камилло. – Вы так изменились в лице!
– Ничего, продолжай, – ответил монах, жестом приказывая не обращать на него внимания.
– Мой верный Джино сказал, что Стефано, вероятно, прибыл сюда по делам республики, и, хотя моряк на этот раз менее откровенен, чем обычно, по некоторым его намекам можно судить, что фелукка с часу на час готовится выйти в море. Я не сомневаюсь, что Стефано охотнее станет служить мне, чем этим двуличным негодяям из сената.
Я могу заплатить столько же, сколько и они, если мое поручение будет исполнено, но могу так же и наказать.
– Ты был бы прав, если б находился за пределами этого страшного города. Но каким образом ты сможешь сесть на корабль, если за каждым нашим движением следят?
– В любой час дня и ночи на каналах можно встретить людей в масках. И, хотя власти прибегают ко всяким ухищрениям в слежке за людьми, вы знаете, падре, что традиция неприкосновенности маски священна и никто без какого-либо чрезвычайного повода не может потребовать снять ее. Не будь этой ничтожной привилегии, жизнь в городе не продлилась бы и дня.
– И все же я опасаюсь, – сказал монах, и по лицу его было видно, что он взвешивает все возможности побега. –
Если нас обнаружат и схватят, мы погибли.
– Верьте мне, падре, что и при таком несчастном исходе я позабочусь о вашей судьбе. Вы знаете, что мой дядя кардинал и ему покровительствует сам папа. И, клянусь честью, я сделаю все, чтобы при содействии церкви облегчить вашу участь.
Лицо кармелита вспыхнуло, и впервые дон Камилло увидел в уголках его аскетического рта мирскую гордость.
– Ты неверно истолковал мои опасения, герцог святой
Агаты, – сказал, монах. – Я боюсь не за себя, а за Виолетту, нежное и любящее существо, которое было вверено моей заботе и к которому я отечески всем сердцем привязан. –
Монах замолк, словно в душе его происходила борьба. –
Кроме того, я давно знаю кротость и благородство донны
ebooksa