Браво

– По-прежнему бездушен, лжив и жесток, – сурово ответил Якопо и отвернулся, обрушивая в душе проклятия на головы власть имущих.

– Благородных синьоров обманули, донеся им, что я покушался на их доходы, – смиренно сказал старик. –

Придет время, и они поймут и признают это.

Якопо ничего не ответил; неграмотный и лишенный необходимых знаний, которые даются людям правительствами, отечески заботящимися о своих подданных, но обладая от природы ясным умом, он понимал, что система правления, провозглашающая основой своей некие особые качества привилегированного меньшинства, ни за что не допустит сомнения в законности своих поступков, признав, что и она способна ошибаться.

– Ты несправедлив к сенаторам, сынок. Это благородные патриции, и у них нет оснований зря наказывать таких людей, как я.

– Никаких оснований, отец, кроме необходимости поддерживать жестокость законов, по которым они становятся сенаторами, а ты – заключенным!

– Ты не прав, сынок, я знал среди них и достойных людей! Например, последний синьор Тьеполо: он сделал мне много добра, когда я был молод. Если бы не это ложное обвинение, я был бы сейчас первым среди рыбаков Венеции.

– Отец, помолимся вместе о душе синьора Тьеполо.

– Разве он умер?

– Так гласит роскошный памятник в церкви Реденторе.

– Все мы когда-нибудь умрем, – перекрестившись, прошептал старик, – и дож, и патриций, и гондольер. Яко…

– Отец! – поспешно воскликнул браво, чтобы не дать старику договорить это слово, и, наклонившись к нему, шепнул:

– Ты ведь знаешь, есть причины, по которым мое имя не следует произносить вслух. Я тебе не раз говорил: если ты станешь меня называть так, мне не позволят приходить к тебе.

Старик казался озадаченным: разум его так ослабел, что он многое перестал понимать. Он долго смотрел на сына, затем перевел взгляд на стену и вдруг улыбнулся, как ребенок:

– Посмотри, сынок, не приполз ли паук?

Из груди Якопо вырвался стон, но он поднялся, чтобы исполнить просьбу отца.

– Я не вижу его, отец. Вот подожди, скоро будет тепло…

– Какого еще тепла?! Мои вены вот-вот лопнут от жары! Ты забываешь, что здесь чердак, что крыша тут свинцовая, а солнце… Ох, это солнце! Благородные сенаторы и не знают, какое мучение сидеть зимой в подземелье, а жарким летом – под раскаленной крышей.

– Они думают только о своей власти, – пробормотал

Якопо. – Власть, которую обрели нечестным путем, может держаться лишь на безжалостной несправедливости! Но к чему нам говорить с тобой об этом, отец! Скажи лучше: чего тебе недостает?