Браво

– Нет, ваше высочество. Я знала его как богобоязненного человека и любящего сына, чтущего своего отца!

Надеюсь, никогда в жизни мне не придется больше пережить такие страдания, как в ту минуту, когда я услышала, что человек, которого я знала как доброго Карло, оказывается не кто иной, как отверженный всеми Якопо… Но, слава богу, это страдание мое уже позади…

– Ты обручена с осужденным?

Джельсомина не изменилась в лице, услыхав неожиданный вопрос, ибо узы, связывающие ее с Якопо, были слишком священны, чтобы поддаваться свойственной ее полу слабости.

– Да, ваше высочество, мы должны были пожениться, если бы это угодно было богу и великим сенаторам, от которых так зависит счастье бедняков.

– И даже теперь, узнав, кто этот человек, ты все еще не отказываешься от своего намерения?

– Не отказываюсь именно потому, что знаю, кто он на самом деле, и преклоняюсь перед ним! Он пожертвовал своим именем, своей жизнью, чтобы спасти отца, томившегося в тюрьме, и я не вижу в его поступке ничего такого, что могло бы оттолкнуть ту, кого он любит.

– Дело требует объяснения, кармелит! Девушка слишком взволнована и потому говорит сбивчиво и непонятно.

– Великий дож, она хотела сказать, что республика разрешила сыну навещать своего отца в тюрьме и подала надежду на его скорое освобождение, если тот будет служить полиции, согласившись, чтобы о нем распустили слух как о наемном убийце.

– И всей этой невероятной истории, падре, вы верите только со слов осужденного преступника?

– Да, но они сказаны, когда смерть уже стояла перед его глазами! Выяснить истину можно разными путями, и более всего они известны тем, кто часто находится подле кающегося, который готовится к смерти. Во всяком случае, синьор, дело заслуживает расследования.

– В этом ты прав. Что, час казни уже назначен?

– На рассвете, синьор…

– А его отец?

– Он умер.

– В тюрьме, кармелит?

– В тюрьме, дож Венеции.

Последовало молчание.

– Слышал ли ты, кармелит, о смерти некоего Антонио?

– Да, синьор. И клянусь своим священным саном, Якопо невиновен в его смерти. Я сам исповедовал старика!