– Это мне! – прошептала Виолетта в мучительном, трепетном восторге.
– Да, это одной из нас, – отозвалась ее осторожная подруга.
– Кому бы ни предназначалась серенада, это дерзость, –
вмешался монах.
Донна Виолетта скрылась от глаз посторонних за оконную портьеру, но, когда просторные комнаты наполнились нежными звуками музыки, она не сумела скрыть свою радость.
– С каким чувством играет оркестр! – почти шепотом произнесла она, не рискуя говорить полным голосом из боязни пропустить хотя бы звук. – Они исполняют один из сонетов Петрарки! Как это неосторожно и все же как благородно!
– Благородства тут больше, чем благоразумия, – заметила донна Флоринда, выходя на балкон и пристально всматриваясь в то, что происходило внизу. – На музыкантах, которые находятся в одной из гондол, цвета какого-то знатного синьора, а в другой лодке – одинокий кавалер.
– Разве с ним никого нет? Неужели он сам гребет?
– Нет, здесь соблюдены все приличия: лодкой правит человек в расшитой ливрее.
– Скажи же им что-нибудь, милая Флоринда, умоляю тебя!
– Удобно ли это?
– Конечно, я думаю. Говори с ними прямо. Скажи, что я принадлежу сенату. Это безрассудство таким образом добиваться склонности дочери республики. Скажи что хочешь.., но только откровенно.
– Ах! Это дон Камилло Монфорте! Я узнаю его по благородной осанке и по тому, как изящно он подает знак рукой.
– Такой опрометчивый поступок погубит его! Ему откажут в ходатайстве, а самого вышлют из Венеции. Кажется, близок час, когда проплывает полицейская гондола?
Убеди его поскорее уехать, добрая Флоринда… И все же.., можем ли мы допустить подобную грубость по отношению к столь именитому синьору?
– Падре, что делать? Вы знаете, что грозит неаполитанцу за его безрассудную отвагу. Помогите нам своей мудростью, время ведь не терпит.
Кармелит внимательно и с ласковым состраданием наблюдал волнение, какое пробудили непривычные переживания в пылкой душе прекрасной, но неопытной венецианки. Жалость, печаль и сочувствие были написаны на его скорбном лице, когда он видел, как чувства берут верх над бесхитростным разумом и горячим сердцем; все это говорило о нем как о человеке, скорее познавшем опасности страстей, чем осуждающем их без попытки даже вникнуть в их источник и силу. Услыхав обращенные к нему слова гувернантки, он повернулся и молча вышел из комнаты. Донна Флоринда покинула балкон и подошла к своей воспитаннице. Ни словом, ни жестом не пытались они поведать друг другу о владевших ими чувствах. Виолетта бросилась в объятия более искушенной подруги и спрятала лицо у нее на груди. В это мгновение музыка внезапно смолкла и послышался плеск весел.
– Он уехал! – воскликнула девушка, чей разум, несмотря на смущение, сохранил свою остроту. – Гондолы уплывают, а мы не сказали даже обычных слов благодарности!
– И не нужно: этим можно только увеличить опасность, и без того достаточно серьезную. Вспомни о своем высоком предназначении, дитя, и не мешай им удалиться.
– А все-таки, мне кажется, девушке знатного происхождения не следует пренебрегать правилами вежливости.