Браво

сказал прибывший, перебираясь в лодку старого рыбака, уже хорошо знакомого читателю. – Многих людей беседа с

Советом Трех заставила бы провести ночь без сна и в молитвах.

– Нет в Венеции часовни, Якопо, в которой грешнику так легко открыть свою душу, как здесь. Здесь, среди пустынных лагун, я оставался наедине с богом, и перед моим взором растворялись ворота рая.

– Такому, как ты, не нужны иконы, чтобы прийти в молитвенное настроение.

– Я вижу образ спасителя, Якопо, в этих ярких звездах, в луне, в синем небе, в туманных очертаниях гористого берега, в волнах, по которым мы плывем!.. Да что там –

даже в моем дряхлом теле, как и во всем, что создано мудростью всевышнего и его могуществом. Много молитв прочел я с тех пор, как взошла луна.

– Неужели привычка молиться так сильна в тебе, что ты размышляешь о боге и своих грехах, даже когда удишь рыбу?

– Бедняки должны работать, грешники – молиться. Мои мысли в последнее время были настолько поглощены мальчиком, что я забывал о еде. И если я вышел рыбачить позже или раньше обычного, то это лишь потому, что горем сыт не будешь.

– Я подумал о твоем положении, честный Антонио; вот здесь то, что поддержит твою жизнь и укрепит мужество.

Взгляни сюда, – добавил браво, протянув руку к своей гондоле и вытаскивая оттуда корзинку. – Вот хлеб из

Далмации, вино из Южной Италии и инжир Леванта –

поешь и ободрись.

Рыбак грустно взглянул на яства, ибо пустой желудок настойчиво взывал к слабости естества, но рука его не выпустила удочки.

– И все это ты даришь мне, Якопо? – спросил он, и в голосе его, несмотря на решимость отказаться от угощения, слышались муки голода.

– Антонио, это все лишь скромное приношение человека, который уважает тебя и чтит твое мужество.

– Ты купил это на свой заработок?

– А как же иначе? Я не нищий, слава богу, а в Венеции немного найдется людей, кто дает, когда их не просишь.

Ешь без опасений; редко угостят тебя от более чистого сердца.

– Убери это, Якопо, если любишь меня. Не искушай больше, пока я в силах терпеть.

– Как! Разве на тебя наложена епитимья? – поспешно спросил Якопо.