— Ха-ха… Цветок? Нет, нет, какой же он цветок!
Хорев молчал.
— Мы его давно не видали, но все говорят, что он славолюбив и мнителен. Ему и тогда все время казалось, что
над ним посмеиваются. Он наблюдал окружающих настороженно.
— И сейчас наблюдает, Ольга Осиповна.
Сергею Сергеичу хотелось добавить, что он ощутил в комнате Румянцева запах водки. Он – пьет? Сидя за столом над чертежами своих котельных установок?. Он ищет в водке то, чего недостает ему в жизни?. А чего?.. Чего недостает?.
Сергей Сергеич сказал:
— Если уж начался разговор, разрешите его вести с полной ясностью. Аэрозоли над нами, но мы не должны сами-то гадить. Не так ли, Гавриил Михеич?
Хорев молчал.
Сергей Сергеич свернул и развернул папиросу. Ольга
Осиповна тоже молчала. Ну и люди! С ними крепи паруса, доцент! Они привыкли молчать, а каково нам?.. Сергей
Сергеич сказал:
— На чем мы, Ольга Осиповна, остановились? Ах, да!..
«Он наблюдает окружающих настороженно».
— Наблюдал.
— И наблюдает. Словно вся вселенная – котел, под которым он должен улучшить сжигание топлива. Работает он чудовищно. Вы знаете, до приезда сюда он был старшим инженером одного крупного донбасского завода?
Котлы, котлы. Топливо, топливо. Экономия, экономия! Из экономии стремился, – когда пришлось увозить, – вывезти последний гвоздик и вместо гвоздика оставил немцам половину любимых своих котлов. Половину энергетического хозяйства завода!.. Уходя, немцы взорвали эту половину.
Котлы!.. Кто не поймет неистовства Румянцева?
Сергею Сергеичу хотелось описать мокрое от слез лицо Румянцева. Он покинул его комнату полчаса назад. Лицо стоит перед глазами. Но, может быть, им неприятно это описание? Неприятно это не то сумасшедшее, не то пьяное бормотание. «Дочь – вернется. Она поможет мне в работе.
Она вырвется из плена. Я отомщу. Тысячи таких детей, миллионы погибли в войне...» Жена умерла давно. Внутри его огромная нежность. Он обрушил ее на свою дочь. И