вместе с тем работает чудовищно. Котлы... А котлы-то и не вывез! Дочь увез, а котлы оставил. Теперь дочь исчезла.
Он страдает. Ему кажется, что его все осуждают, – и за исчезновение дочери, и за гибель котлов. Ему трудно живется в этом городе, где случайно он встретил старых друзей... друзей, которые не разговаривают с ним.
Впрочем, Хорев вообще мало говорит.
Сергей Сергеич сказал:
— Восстановление и подъём своей личности он должен найти в немедленном осуществлении своего опыта, необыкновенно облегчающего труд кочегара. Он сам кочегар! Хорев молчал. Казалось, он занял вакантное место злого молчания, к которому давно стремился. И пусть ему, доценту, кажется! Что он лезет в душу, понукает? Хорев знает сам, что делает. И пусть понимает доцент, что его болтовню терпят из-за жены. Ольге хочется разобраться в том, что происходит, и она думает, будто этот болтун в состоянии ей помочь. Чушь! Низкое любопытство, подлая и пошлейшая болтовня!. Вот что думал Хорев, когда молчал. Скулы его чуть- чуть покрылись потом: верный признак возбуждения, уклонения от нормы. Но что подела-
ешь, если перед тобой умствует пустельга? Хорев гнушался его.
— Ольга Осиповна! Нужны ли другие доказательства моей правоты?
— Нужны?.. Не думаю.
— Ведь вы были недавно в местах, освобожденных от оккупации. И быть, хоть косвенно, ответственным. .
— Румянцев преувеличивает свою ответственность! Я
говорю про котлы. Он вообще склонен преувеличивать.
Впрочем, состояние его духа очень понятно нам..
И она обратилась к мужу, как позже определял Сергей
Сергеич, «со сверхмерной интенсивностью». Сергей Сергеич наблюдал за нею сосредоточенно. С его стороны это не было зыбким и сонным любопытством. Это было кипучим и рокочущим делом его сердца. Она вслух спрашивала Сергея Сергеича, одновременно взором, спрашивая мужа. Не подменил ли ты, любимый мой, свой высокий и торжественный идеал чем-то, может быть, более удобным, но пагубным? Подменил, может быть, частью самого себя? Так, вместо науки для общества некий индивидуум закатывает науку для себя – и бывает очень доволен, курица!..
— Вам известно, стало быть, товарищ Завулин, что Румянцев совершенно приготовил свой опыт?
— М-м-м...
Доцент поиграл папиросной бумагой и, не свертывая папироски, опустил бумажку в портсигар. Что он знает?
Он наг, гол и беспомощен в вопросах техники. Однако из разговора с Румянцевым доцент вывел заключение, что со стороны технической барьеров нет. Касаясь же психоло-
гической стороны: даже исчезновение жгуче обожаемой дочки не помешает удаче опыта. О, Румянцев поистине творец, кочегар и – гора!
Ольга Осиповна сказала мужу: