легкие, он и заскучал и подумал, что мир в ладонь. И стал он выбирать ношу потяжелее, и наткнулся на «ошибку с
Фирсовым». Парень смелый, решительный, дай ему эту ношу, – донес бы, не согнулся, да на ту беду вторая ноша: война. И уж две-то ноши: фирсовскую, непонятную, и вторую – военную, ему не унести! Значит, надо парню помочь сбросить ту, надуманную ношу, – фирсовскую.
Пусть себе, с богом, несет военную ношу, – лишь бы донес. А донесет! Собой крепок, буен во хмелю небось, но душой и разумом чист. Жалко такого отпускать, да какая же с ним дружба? – медведь с ним дружи!»
— Я давно собирался увидать вас, Настасьюшка, – говорит Марк в напряжении. – И приехал бы, считай себя достойным встречи.
— Чем же один человек может быть перед другим недостойным, Марк Иваныч?
— Мой отец украл у вашей матери. .
— Ах, Марк Иваныч! Откуда у вас эта муть? Чем ваш отец мог обездолить мою маму? Вы не думайте плохо о мамином счастье, Марк Иваныч. Да и о моем тоже. Мама моя вышла за другого, за бухгалтера, жили они хорошо, и бухгалтер был очень доволен, что вот она – с профессором разошлась, а с ним живет. И меня он любил. У ней от него двое сыновей было, они сейчас в Ногинске; один учится,
другой на фабрике, где я работала. На фабрике мне было хорошо, Марк Иваныч. Интересно. Траву ведь ткешь!
Ткешь себе, и чудится, что целое поле превращаешь в кружева, в коленкор или в бумазею. Жалованье получишь, конфет купишь или варенья. . нет, я своей жизнью была довольна, Марк Иваныч. Я семилетку, слава богу, кончила, и теперь меня Дмитрий Ильич на сестру милосердия готовит, сдам экзамен, на фельдшерицу учиться буду..
Марку подумалось, что разговор идет неправильно: не о том он мечтал, когда рисовал встречу с ней. И он сказал:
— Не сохранилось ли, Настасьюшка, в вашей памяти...
это очень важно для меня!.. беседы с матерью... и ваш вывод: в той ссоре наших отцов – кто виноват?
Настасьюшка ответила совершенно безмятежно:
– Да кто их знает, голубчик! Не нам их судить. Все трое покойники. Раз так случилось, что поделаешь?
— Сделать многое можно, – горячо заговорил Марк, –
и мы, дети наших отцов. . взяв на себя все, что осталось от прошлого..
— О прошлом-то, Марк Иваныч, как раз больше всего и врут: оно ведь не станет опровергать. И я так думаю, что взяли мы от прошлого только хорошее, в первую очередь
– жизнь. Вот стоим мы с вами на Бородине, а сколько о нем песен пето...
Еще более поспешно, боясь утерять мысли, Марк сказал:
— Да, да! Но о Бородине после. Дневников, записок у вашей матери не осталось? По запискам раскроем: в чем же дело, почему сломали жизни?