К восьми вечера, уже в сумерках, показался городок Дайя, раскинувшийся у одноименной рощицы. Вполне приличный постоялый двор приютил всех слегка притомившихся путешественников.
Прежде чем уснуть, один из парижан спросил другого:
— Марсель, если на нас нападут хищники и нам выпадет удача спасти месье Дардантора от когтей льва или пантеры, это будет иметь значение?
— Да, — подтвердил тот, засыпая. — Однако предупреждаю тебя, в случае подобного нападения спасать я намерен не месье Дардантора…
— Черт возьми! — возмутился Жан и, вслушиваясь, лежа в кровати, в рев хищников вокруг городка, пробормотал: — Замолчите, глупые твари, продрыхшие целый день! — А потом добавил, уже закрывая глаза: — Да, не суждено мне стать сыном этого замечательного человека… или хотя бы его внуком!
ГЛАВА XIII,
в которой признательность и разочарование
Жана Таконна примерно равны
Дайя, называвшаяся прежде арабами Сиди-бель-Кераджи, представляет собой ныне город, обнесенный зубчатой стеной с четырьмя бастионами и господствующий над подступами к оранскому Великому Плато.
Чтобы дать туристам возможность отдохнуть после первых двух дней пути, программа предусмотрела более длительную, чем обычно, остановку в этом административном центре, который предстояло покинуть нашим друзьям только через сутки. Впрочем, ничто не мешало задержаться здесь и подольше: ведь климат в городке, расположенном на высоте около тысячи четырехсот метров, у лесистого горного склона, посреди сосен и дубов, занимающих площадь в четырнадцать тысяч гектаров, на редкость целебный, чем по справедливости весьма дорожат европейцы.
Население Дайи насчитывает тысячу семьсот человек, почти сплошь туземцев, французы же представлены исключительно офицерами и солдатами местного гарнизона.
Во время пребывания в Дайе женщины не отваживались выходить за городскую стену. Мужчины же прогуливались по горным склонам, заходили в прекрасные леса, некоторые даже спускались к равнине, к веселеньким рощицам, в которых произрастали узколистая джигда и фисташковые деревья.
Всегда притягательный, всегда восторженный, месье Дардантор весь этот день таскал повсюду за собой друзей-парижан. Марсель, вероятно, предпочел бы все же остаться с мадам Элиссан и ее дочерью, даже если бы пришлось выносить нестерпимое присутствие Дезиранделей, однако спаситель никак не мог расстаться со своим спасенным. Жана, наоборот, никто не удерживал рядом с перпиньянцем, и, тем не менее, он не отходил от месье Дардантора ни на шаг.
И только один мужчина не принимал участия в экскурсиях. То был, конечно же, Агафокл. В результате вмешательства Кловиса Дардантора, убедившего родителей увальня, что пора бы уже жениху и невесте объясниться, Агафокла никуда не пустили, приказав ему поговорить с Луизой, которая, как и остальные женщины, постоялого двора практически не покидала.
Состоялось ли сие объяснение или нет, неизвестно. Но в тот же вечер месье Дардантор отозвал Луизу в сторонку и спросил, хорошо ли она отдохнула и сможет ли завтра отправиться в путь.
— В любое время, господин Дардантор, — ответила девушка с выражением смутной тоски на лице.
— Агафокл целый день составлял вам компанию, дорогая моя! Вы могли наговориться вволю… Это мне вы обязаны…
— Ах, вон как, месье Дардантор!..
— Да, это мне пришла в голову такая блестящая идея, и я не сомневаюсь, что вы ничуть не огорчены…
— О, господин Дардантор!