Каким бы жгучим ни было желание ученого установить безупречную взаимосвязь в природе, он обладал достаточно критическим умом, чтобы признать, как слаба его система в отношении происхождения и формирования человека. Загонять факты в рамки заданной гипотезы — таким способом можно доказывать свою правоту другим, но не себе.
Если бы Софр был не именитым зартогом, а принадлежал к необразованному классу, он не ощущал бы такого смущения. В самом деле, народ, не теряя времени на глубокомысленные теории и не мудрствуя лукаво, довольствовался старыми добрыми легендами, передававшимися с незапамятных времен от отца к сыну. Объясняя одно таинство другим, древнее сказание приписывало зачатие первого человека вмешательству высшей воли. Однажды внеземная сила сотворила из ничего Хедома и Хиву, мужчину и женщину; их потомки населяли теперь Землю. Все очень просто.
Слишком просто! — думал Софр. Когда отчаиваются понять какое-нибудь явленно, его легко объясняют вмешательством богов, и, значит, бесполезно искать решение загадок Вселенной; проблемы, не успев возникнуть, отпадают сами собой.
Был ли серьезным доводом тот факт, что народная легенда просуществовала до сих пор? Но ведь она возникла на пустом месте. Это только традиция, рожденная в давние невежественные времена и передававшаяся от поколения к поколению. А это имя — Хедом! Откуда взялось столь странное олово с чуждыми звуками? Оно не могло принадлежать языку Ан-дарт-Итен-Шу! Перед одной этой маленькой филологической трудностью несчетное множество ученых бледнело и краснело, не в силах найти убедительный ответ... Какая чушь! Подобная ерунда недостойна внимания уважаемого зартога!
Следуя обыкновенному распорядку дня, раздраженный Софр спустился в сад. Клонившееся к западу солнце было уже не столь жарким; вялые дуновения бриза доносились с побережья Спон-Шу. Зартог прошелся по тенистым аллеям, обрамленным деревьями, чьи листья шептали о ветрах на просторе, и понемногу его нервы вновь обрели привычное равновесие. Он отбросил пожиравшие его мысли и рассеянно наслаждался свежим воздухом и роскошным садом, рассматривая фрукты и убранство цветов.
Прогулка увлекла его к дому, и он остановился перед глубокой ямой, в которой валялись всяческие инструменты. Здесь в самый короткий срок будет заложен фундамент нового сооружения, которое удвоит площадь его лаборатории. Но в этот праздничный день рабочие отдыхали, предаваясь разного рода удовольствиям.
Софр машинально отметил объем выполненной работы и думал о том, что еще предстояло сделать, как вдруг в сумраке котлована его взгляд наткнулся на блестящую точку. Заинтригованный, он спустился вниз и выкопал необычный предмет из земли, закрывавшей его на три четверти.
Выйдя на свет, зартог внимательно исследовал находку. Она походила на футляр, изготовленный из неизвестного серебристого металла зернистой структуры; от долгого пребывания в земле он потерял первоначальный блеск. Футляр состоял из двух частей, вставленных друг в друга, на что указывала боковая выемка. Софр попытался открыть его.
От первого же усилия металл, разъеденный временем, рассыпался в пыль, обнаружив содержимое — свиток из сложенных листков, испещренных странными знаками, регулярный характер которых говорил, что это, без сомнения, какие-то неведомые науке письмена.
Вещество, из которого был сделан свиток, тоже до сих пор не встречалось зартогу.
Софр затрепетал от возбуждения; он ворвался бегом в лабораторию и, бережно расправив на столе драгоценную находку, начал внимательно изучать ее.
Откуда эти записки? Каково их содержание? Вот два вопроса, которые сами собой возникли в его голове.
Чтобы ответить на первый, следовало сначала ответить на второй. Необходимо прочитать, а затем перевести текст.
По плечу ли ему такая задача? Зартог Софр ни секунды не сомневался в своих силах; не медля, он лихорадочно принялся за работу.
...Прошли долгие, долгие годы. Софр был неутомим. Не отчаиваясь, он продолжал методическое изучение таинственного документа, шаг за шагом продвигаясь к расшифровке. И наступил наконец час, когда ключ к, казалось бы, неразрешимому ребусу был найден. Зартог Софр не без запинок и пока с большим трудом перевел текст на язык людей Четырех Морей и прочитал следующее:
С этой даты я поведу свой рассказ, хотя в действительности пишу его совсем в другое время и в другом месте. В подобном деле, полагаю, порядок особенно необходим. Поэтому лучше всего известные мне факты изложить в форме дневника — день за днем.
Итак, с двадцать четвертого мая я начинаю свое повествование в надежде, что ужасные события, о которых пойдет речь дальше, послужат хорошим уроком для человечества, если, конечно, человечество еще имеет право рассчитывать на какое-нибудь будущее.
Остается только решить, на каком языке писать. На хорошо знакомом английском? Или испанском? Нет! Только на языке своей родины — на французском!
В тот день, двадцать четвертого мая, я пригласил к себе в гости на виллу в Росарио ближайших друзей.