— Иван, — произнес он сурово. — Иван-предатель, последний мой взгляд будет угрозой тебе!
Иван Огарев пожал плечами.
Но Михаил Строгов ошибался. Угаснуть навсегда его глазам суждено было отнюдь не при взгляде на Ивана Огарева.
Перед ним стояла Марфа Строгова.
— Матушка! — воскликнул он. — Да! Да! Тебе мой последний взгляд, никак не этому ничтожеству! Останься здесь, передо мной! Дай посмотреть на дорогое лицо твое! И пусть глаза мои закроются, глядя на тебя!…
Старая сибирячка, не говоря ни слова, подходила все ближе…
— Прогоните эту женщину! — крикнул Иван Огарев.
Двое солдат оттолкнули Марфу Строгову. Она отступила назад и остановилась в нескольких шагах от сына.
Появился палач. На этот раз оголенная сабля была у него в руке, и саблю эту, раскаленную добела, он тол ько что вынул из печки, где пылали благовонные угли.
Михаила Строгова собирались ослепить по татарскому обычаю — пылающим клинком, пронесенным перед глазами!
Михаил Строгов не пытался сопротивляться. На целом свете для его глаз не существовало уже ничего, кроме матери, и он неотрывно глядел на нее! Вся жизнь его была в последнем этом взгляде!
Марфа Строгова, широко раскрыв глаза и протягивая к сыну руки, тоже не отрывала от него глаз!…
Раскаленное лезвие прошло перед глазами Михаила Строгова.
Раздался вопль отчаяния. Старая Марфа без чувств рухнула наземь!
Михаил Строгов был слеп.
После выполнения своих приказов эмир со всем своим окружением удалился. И вскоре на площади остались лишь Иван Огарев и факельщики.
Хотел ли негодяй еще как-нибудь оскорбить свою жертву и добить ее последним ударом?
Иван Огарев медленно приблизился к Михаилу Строгову, и тот, почувствовав врага радом, выпрямился.
Иван Огарев извлек из кармана письмо императора и, развернув его, с дьявольской усмешкой поднес к потухшим глазам царского гонца.
— А теперь читай, Строгов. Читай и отправляйся в Иркутск — пересказать прочитанное! Настоящий гонец царя — я, Иван Огарев!